Эти глаза напротив

Герцог де Нуарэ скучал. Скучал давно. С 17 лет… и это уже продолжалось… целую вечность, да, так для скуки будет более точно, чем меланхоличное и рыхлое число «двадцать лет с хвостиком». Удовольствия изведаны. Все. Как разрешенные законом и моралью, так и ими запрещённые. Изведаны и те, о каких мораль даже не догадывается. Цели? Их никогда и не было. При богатстве, доступном всем отпрыскам этой старинной фамилии, можно осуществить любую, даже самую запредельную мечту. Например, слетать на Луну, причем в отличие от барона Мюнхгаузена сделать это на самом деле. Можно построить замок, наполнить его произведениями искусства и взорвать к чёртовой матери, и… снова построить замок. В общем, куда ни кинь мысль – одна серая скука из-под её острия и выдавится, а никакой искры не будет высечена. От того и предаешься сплину, тоске, унынию. Грех? Конечно! Но что делать?

Вот и сейчас внешне всё было благообразно и солидно: герцог совершал конную прогулку на вздорной Локки. Кобыла имела горячих предков, причём по безудержности нрава их намного превзошла, кусалась и доставляла много хлопот даже такому опытному конюху как Ажан (гигант с необычайной силой – подковы он гнул только тогда, когда лома под рукой не было). И что? Да, копыта Локки пылят по проселочной, специально не заасфальтированной дорожке. Кобыле радостно. Марату нет.

К хозяину на моноцикле приблизился Жакоб (их отношения мы потом разберём более подробно). Герцог не пожелал останавливаться, хотя и видел знаки своего слуги, что есть какое-то важное – важное? – сообщение. Пришлось Жакобу кричать:

- К нам вторглись мизерабле…

- Жакоб, говори на литературном всеобщем языке.

Герцог не был сторонником уникода, просто последовательно проводил политику уместности. Понимал он восемь языков, не считая вымерших, но предпочитал два, родной (это слово лучше бы взять в кавычки) и всеобщий родной. Нельзя исключать, что их кто-нибудь подслушивал, тогда приличнее было бы выражаться на уникоде, ведь неизвестно из какой страны росли уши невольного слушателя или сознательного шпиона.

- Беженки!

- И что?

Это был риторический вопрос Марата, на который Жакоб с детства отвечал всегда крайне обстоятельно.

- Потрясающая парочка! – оба больших пальца задорно задраны в небеса (напомним, колеса одно, а руля и вовсе нет на моноцикле).

Если и можно было в двух словах выразить всё сокровенное, что несли пара (двоица) во владения герцога, то Жакоб проявил чудеса точности. Но ни он, ни герцог об этой потрясающей удачной формулировки, конечно, не знали и даже не подозревали.

- Ладно… - и сразу этот всегда не заканчивающийся взмах рукой, мол, разумеется, ерунда, но я проверю.

Марат направил Локки к знакомству с беженками. И те не замедлили объявиться. Издалека парочка ничуть не походила на эпитет «потрясающая». Две фигурки, одна толкает нелепую детскую коляску с большими колёсами. С каждым ударом копыт Локки корявость коляски выпячивалась и она обрастала деталями, например, веревками, они монтировали к самобеглому сооружению колыбельку (или как там называется болид для ребенка). Да, совсем эта рухлядь не походила на презентабельное слово «багаж», с коим герцог обычно и имел дело. Но минусы нередко сближаются, а, слившись, дают плюс. Вот и беженки из двух асексуальных (в данном случае секс обозначает пол) силуэтов превратились в парочку… нет, не потрясающую, но, по крайней мере, занимательную (на минут пять или шесть). Коляску толкала блондинка с уставшими зелёными глазами, дальше хуже: давно не чесанные волосы отсутствие макияжа на лице и ухода на руках. Некоторая растрепанность была даже в минимуме одежды, но она выкупала всё – на белом верхе герцог никак не мог сфокусировать взгляд, слишком мешала юбка, потрясающая – вот чёрт, пролезло таки слово! – короткая сине-зелено-желтая, ба, да даже не юбка а платок или кусок материи, вокруг бедер обернутый, загорелое тело от него становилось настолько соблазнительным, что Марат хотел уже было снизойти с Локки, и только древо предков с голубой кровью и тысяча лет непрерывной истории удержало его от этого, без всякого сомнения, импульсивного поступка.

Чтобы оторваться от искуса (и тем сильнее его усилить) де Нуарэ обратил внимание на вторую особу. Плотная брюнетка, не смотря на жару вся в коже, впрочем, и жилетка и шорты слишком малы, чтобы защитить от нещадного солнца Аркадии многое и весьма достойное внимание многое. Видимо, глаза Марата чересчур резко блеснули, эта вспышка пробила черные очки на брюнетке и та потянулась за пазуху.

- Мадмуазель! Неужели я похож на грабителя или насильника? Поверьте, я не нуждаюсь ни в финансовой подпитке, ни в недобровольных плотских утехах. Из моего замка видны поля, которые мне не принадлежат, но я специально не выкупаю их, чтобы пейзаж имел скрытую непредсказуемость, от меня никак не зависящую. Что же касается инстинктов, то я отдаюсь им в той же степени, что и они отдаются мне. Наши отношения, таким образом, гармоничны и никто ни над кем не властвует. Но раз уж между нами завязался такой непринужденный разговор на интимные темы, позвольте представиться. Герцог Марат де Нуарэ, у меня есть ещё пять или восемь титулов, но просто Марат - наиболее соответствует той ипостаси, на которую я сам себя осудил, или остудил.

Герцог лихо спрыгнул с Локки и склонился в элегантном и достаточном - не для этикета, а для ситуации - поклоне.

- Галя, - просто и без затей произнесла блондинка.

- Карина, - настороженно выпалила брюнетка и потихонечку убрала руку от большущего (судя по бугру на жилетке) пистоля.

- Позвольте вас пригласить на обед, блюд на семь-восемь, кроме прохладной воды, особо актуальной в этот зной. И, разумеется, сопутствующие аксессуары к нему прилагающиеся: ванна, бассейн, винный погреб и комната синий бороды. Простите, проговорился, - Марат улыбнулся, но не смог растопить лед, ещё стоящий между ними. – А как зовут нашего третьего спутника или спутницу? Можно взглянуть на чудного младенца? – он уже было начал клониться к коляске, как…

- Нет! – и таким жёстким отпором повеяло от до этого мирной Гали, что Марат даже как-то оступился в порыве заглянуть за полог колыбели. – Ребенок болен, его лучше не видеть. А зелень Галиных глаз просто оттолкнула и изрезала сердце герцога, он понял, что за некоторые вуали лучше не заглядывать.

- Не бойтесь, болезнь не заразная, - успокоила Карина.

- Никаких проблем. Ему достанется отдельная покойная комната со всеми удобствами.

- Это девочка, - чуть смягчившись, поправила Галя, - её зовут Дарья.

При этих словах её спутница так поморщилась, что герцог понял: дар был нежеланный.

На выручку пришел Жакоб со своей неувядающий с годами жизнерадостностью.

- Барышни, вы уже познакомились с этим мрачным человеком? На сто стадий вокруг нет мизантропа более закрытого в скорлупу уныния. Пусть общение с ним ограничится только принятием приглашения в замок, а дальше мы уж повеселимся на славу с герцогом ли, без оного ли – невелика потеря! Простите ваша светлость, или как там вас по табели о рангах величают.

- Этот жук у меня даже в колыбели перетягивал одеяло! – чуть улыбнулся в разрезе глаз Марат.

- Потому что это было моё одеяло, ты всегда его у меня воровал!

- Да, да, мы росли почти, как браться близнецы, но герцог мрачен и потому ему в этом году стукнет тридцать восемь, если он, конечно, доживет до этого тёмного праздника, а у меня будет юбилей – опять двадцать пять.

- Ах, Жакоб, Жакоб, ты же старше меня на три месяца!

- Так может быть, вам устроить революцию и свергнуть унылого тирана? – предложила Карина.

- Сразу видно, что вы пришли с востока, - засвистел не брат и не слуга. - Это там возможны радикальные эксперименты над собой. Сначала народ выбирает тиранию, потом под её гнетом мучается, потом утраивает бунт на крови, потом через анархию приходит к демократии, потом, нахлебавшись её прелестями, вновь избирает диктатора. У нас на западе всё проще – мы храним традиции просвещенной монархии и эта монархия из века в век просвещается и просвещается. Рано или поздно самодержавие так начерпается духовностью, что или сверзнется со своего трона, либо воспарит в открытый космос.

- Жакоб, - герцог не критиковал всуе государственный трон Аркадии и не любил, когда при нем это делали другие. Он придерживался убеждения, что если кому-то что-то не по нутру, так надо это что-то из нутра выдернуть и выкинуть, а не пустословить как плохо с этим чем-то жить. Только вот с собственной скукой данная технология почему-то не проходила. Парадокс. Из них жизнь и состоит.

- Действительно, в присутствии таких прекрасных дам, я говорю о политике… - одернул близнец герцога самого себя. - Это тоже дама, но отнюдь не блещущая очарованием. Ату её, ату!

Деталь. Наверное, Жакоб уже спрашивал разрешение помочь с коляской и ему было отказано. Иначе как объяснить то, что он этого до сих пор не сделал? Забыть не мог. Герцог слишком долго знал пламенное сердце своего друга (и снова об отношениях после). Тот не терпел, когда слабые покушаются на прерогативу сильных: тащить наиболее тяжёлый воз.

В замке, слишком древнем и многокомнатном, чтобы его описывать.

- У нас тут не идеальный порядок, - начал расшаркиваться Жакоб. – Хозяин запустил хозяйство.

- Хозяин протестует против использования слово «идеальный», - герцог что-то слишком много говорил в этот день.

- Почему? – спросила Карина.

- У нас тут мирской мир и нет места философским пустопорожним измышлениям.

- Он ещё будет утверждать, что здесь не скучно, но вы ему не верьте! – Жакоб размахивал руками, как вентилятор. - Здесь уже пару тысяч лет зелёная тоска лежит на всём толстым слоем плесени. Надеюсь, к обеду вы выйдете в нижнем белье?

Вопрос остался без ответа.

Марат смотрел в зеркало. Прищурился. Повернул голову налево, потом направо. Подмигнул. На него смотрел герцог де Нуарэ. Профиль – хоть на монетах печатай (так и делали на частном монетном дворе). Ему почти сорок, он не у дел, он как мумия застыл в склепе в ожидании глотка свежего воздуха. И вдруг весна пришла в мир его чувств. Что-то давно зревшее внутри лопнуло и заполнило сухое, как сам прах, существо, и оно стало меняться, и из куколки расправило крылья новое существо. И небо стало доступным! Врут, что чувства с годами притупляются. Затупиться может сталь. Любовь со временем становится лишь острее. Всё, что герцог недолюбил в молодости, он испытывал сейчас. Слишком сильные переживания, чтобы остаться в твёрдом уме, светлой памяти и здоровом теле. Можно сказать, что Марат сошел с ума и не собирался на этот никчемный пьедестал возноситься обратно.

Наконец все собрались к обеденному столу. Кушали скромно, чем Бог послал. В этот раз Всевышний сжалился и ссыпал манну небесную, конвертируемую в следующие блюда (чтобы ни у кого не вызвать зависти и чрезмерного слюноотделения огласим лишь небольшую часть): осетровая головизна в шампанском, йорская ветчина, вымоченная в токайском, дрозды в сухарях, жаренные перепелки, волован под бешемелью, соте из красных куропаток и по обе стороны этих яств (видимо, для симметрии, потому что если бы надо было увеличить порцию, то ведь гораздо проще всё положить в одну тарелку) картофельный салат с трюфелями.

Но не на кушанья смотрел герцог. Его глазами – как и всеми остальными органами чувств - владела она. Не давала видеть ни что другое. Галя. Обладательница этого необычного имени теперь затмевала всё, что еще вчера казалось жизнью. Марат не мог думать, но если бы мог, он за три-четыре логических построения дошел до мысли: до знакомства с Галей он не жил вовсе. Хорошо, что иногда мы не думаем.

Рай для влюбленного слишком скучен, чтобы мы на нём останавливались. Лучше поговорим про ад. Он начался, когда один глупый человек – которого предупреждали! - приоткрыл полог колыбели и пожалел…

Жуть! Таких кошмаров герцог не видел никогда. Неважно, каким был сон до этого. Важно, что в него плавно и незаметно для глаз, трущихся об обратную сторону век, вползал ужас. Маленькие слабенькие холодненькие ручоночки начинали теребить спину Марата. Если во сне он лежал на кровати - поворачивался, если во сне он шел куда-то – оборачивался. И волосы вставали дыбом. Казалось бы – знаешь, что тебя ждёт, так не смотри! Но – по каким-то безумным законам сновидения – он всегда ни зажмуриться, ни убежать от мед-лен-но ползущего уродца. Девочка пускала слюни и тянула ручонки к герцогу, сучила голенькими ножками и звала: «Па-па!» Но хуже всего – чёрные глаза, по сравнению с которыми уголь слишком бел, и эти глаза напротив пожирали его, они засасывали, они пульсировали и тянули к себе и не было сил их избегнуть.

От этой липучей черноты невозможно спастись. И каждую ночь кошмар повторялся по несколько раз. Виски герцога откликнулись на подобные испытания густо выпавшей сединой.

Сколько человек может не спать? Не спать – что за проблема… а вы попробуйте не проспать всего лишь одни сутки. И следующий день вы начнете на нервах, его даже можно будет вычеркнуть, ведь единственным целокупных желанием будет для вас лечь и забыться пусть беспокойным и урывочным, но сном – неважно в какой позе, под одеялом или без оного, с подушкой или на собственной руке… А ведь это всего лишь одна бессонная ночь.

Двое суток без сна с одной очень небольшой, практически неуловимой стороны провести легче, чем одну бессонную ночь. Как-то привыкаешь к провалам (проваливается всё куда-то вниз), к тусклому свету, к собственной заторможенности, к неадекватности окружающих, к разности с ними по скоростям. Но с другой – гораздо большей стороны – спать хочется интенсивнее. Не сильнее, нет, но выключаешься из бытия плотнее. Можешь уснуть сидя и даже стоя. Закрыл глаза и вырубился.

Третья ночь без сна может доконать даже здорового человека. Да, да, царь животных и пуп мироздания может умереть от банального неспанья в 72 часа. Бах – и всё. Что-то тонкое и непрочное в человеке рвётся и человека нет. Зато знаешь правду про потусторонний мир. Те, кто не умер, начинают видеть миражи, фантомы, дырочки в ткани майи. Этого вроде бы нет, но для тебя есть. Слышишь звуки, недоступные другим. Забавные мысли приходят в ту кастрюлю, что оставили кипятиться у тебя на шее.

Четвертая бессонная ночь изменяет человека. Мало кто выдерживает, а перенесшие смотрят на мир другими глазами. Этого не объяснить, это можно только недоспать.

Пятую ночь без сна редко кто видел, чтобы о ней вам рассказать.

Герцог де Нуарэ не спал седьмые сутки подряд. Он удерживал взглядом мир и Вселенная вокруг становилась всё тяжелее и тяжелее…

И все-таки можно было как-то перетерпеть даже самую смерть, если бы не эти глаза, эти капли тьмы, вдавленные в голову ползущего в раскорячку уродца, эти воронки судьбы, способные поглотить всего тебя. Так продолжаться не могло. Вспышка и раз-решение действовать слились. Марат встал, решительным, хотя и чуть пошатывающимся курсом направился в детскую, открыл тяжелую дубовую дверь, подошел к колыбельке, наклонился. Да, да, он сделал это - ещё раз взглянул в глубь двух чёрных колодцев и убедился в том, что прав. Перевернул Дарью на спинку.

Чтобы не видеть этих глаз!

Взял за ножки малышку, поднял и несколько раз – для верности! - наотмашь ударил головой о выступ камина. Потом с облегчением отбросил тельце и поехал в полицию. Он не заснул, не рассказал Гале, не позвал верного Жакоба. Почему - станет понятно позже. Тогда это было естественно и не требовало объяснений. Легкость бытия для герцога наступила необычайная. Он подкатил к участку, выпорхнул из авто, не закрыл дверцу, не вытащил ключ зажигания, с улыбкой, которую потом многие назовут демонической, он подошел к стойке и заявил о содеянном. После чего был нехотя – Нуарэ слишком известны в этих местах, чтобы хотеть их арестовать - закован в наручники и препровожден в камеру, где и забылся сном младенца.

«Представляется, небось переборщил с наркотой», – решил про данный спектакль начальник участка и отправил - на всякий случай – наряд в родовое поместье Нуарэ. Полицейские приехали, когда в замке уже кричали. Голосила в основном Карина, а Галя лишь тихо плакала крупными, как горошины, слезами, Жакоб скрипел зубами и не мог без приказаний друга или просьб хозяина ни выставить полицейских, ни застрелить. Всё-таки это был брат, настоящий (а настоящие братья не обязательно родственники).

А мэр запутался в ситуации, как муха в паутине. Ему доложили, от него теперь ждали инструкций. Он не мог их дать. Что такое мэр по сравнению с древностью фамилии Нуарэ? Он стал звонить по инстанциям вверх. Дошло до короля.

Надо сказать, что местное самодержавие давно трещало по швам и чтобы иметь силу и дальше удерживать трон под собственной задницей монарху нужны были деньги. А тут подвернулась благоприятная ситуация. И пирожок решили съесть.

Где суд, там неправда.

Как освещали этот процесс! Герцог де Нуарэ убил беззащитную малышку. Тут есть где срубить рейтинг. Естественно, что этому делу были посвящены спецвыпуски новостей и первые полосы газет, ситуацию до самых мелких косточек обсасывали топовые блогеры.

За громадьём приговора ни один журналист не расслышал этого тихого слова (лопухи даже не посыпали себя пеплом). «Спасибо», – сказала очень далеко стоявшая от эпицентра событий Галя, но герцог её услышал, он только её и слышал. А мир грохотал, пыхал вспышками, подсовывал микрофоны и был абсолютно недосягаем для восприятия Марата. А вот там, далеко белое лицо светилось, и самые близкие на свете губы прошептали: «Спасибо!» И он был жив этим словом и улыбнулся. Эту улыбку зафотографировали со всевозможных ракурсов и вновь – о как бедны штампы – окрестили (наверное, святой водой) демонической.

Нуарэ повезли на расстрел. Как ему удалось сбежать? Ни начальник полиции, которого уволили, ни мэр, которого переизбрали, не могли знать (то есть действительно не знали, честно-честно).

Несколько позже в одном ничем не примечательном месте. Отягощенная сокровищами троица вышла из пещеры. С подветренной стороны их окликнули:

- Фамильные ценности расхищаем? – многое слилось в этом голосе, но в нём точно не было скуки.

Жакоб не успел оправдаться, Галя бросилась на шею Марату, а Карина ухмыльнулась улыбкой, в которой не было зависти (что редкость в наши дни) и плотнее обернула руку вокруг торса своего ненаглядного. Одновременно с этим она контролировала материальные ценности, навьюченные на ненаглядного.

Жакоб подумал, что говорить доброе и вечное он сможет в более подходящих обстоятельствах, обнять друга тоже ещё успеет, а вот выпить пятидесятипятилетний коньяк – самое время. Бутылочка была откупорена варварски – ударом охотничьего ножа о горлышко и благородный напиток потек в походные стаканчики.

- За нас – влюбленных, молодых и свободных!

Они чокнулись и выпили, трое до дна, а Галя лишь пригубила. Подруга посмотрела на неё и подмигнула. Прекрасная половина компании улыбнулась заговорщицки, а сильная половина сделала вид, что ничего не заметила.

И пошли они, судя по компасу, по тропинке на север. И было их четверо, но если обладать возможностью пронзать материю и заглянуть во чрево Гали – пятеро.

<<<на Рассказы