Африканская история смерти
(чёрно-белая раскраска для взрослых)

Жил-был на свете белом

казанский фотограф один

влюбился он в девушку Лену

и вот что случилось потом:

(примечание рассказчика первое: ямбы и хореи я в детстве прогулял).

Стройная, с длинными жгуче-чёрными волосами, проникновенными глазами изумрудного цвета… куда таким мотылькам податься в смутные 90-е? дефилировать по подиуму, да рассекать ночную Москву в лупоглазом Мерседесе в компании с олигархом (мохнатые руки и доступ в закрома Родины, вкупе с кредитными карточками прилагаются) или бандитом… но Лена была слегка на голову контужена – вместо того, чтобы выбрать карьеру модели или элитной проститутки, она записалась в корпус мира и отправилась лечить жителей Африки от каких-то трудноизлечимых и жутко заразных болезней, но не от СПИДа, потому что от него лекарств тогда (да и теперь) ещё не придумали.

Фотограф тут же подписал контракт с одним из географических глянцевых журналов, которые вроде бы пишут о природе, но на самом деле просто зарабатывают на своих читателях деньги, как и все остальные глянцевые журналы. Впрочем, все журналы можно разделить на две категории: в одних есть девушка месяца на развороте, в других всякие жесткокрылые и непарнокопытные твари на фотографиях. Смешные журнальчики, вот с одним из таких и подписал контракт Леха.

(примечание рассказчика второе, оно же последнее: биологию я тоже в школе прогуливал, посему тяжело представляю, где кончается флора и начинается фауна).

В итоге на просторы Африканских саванн высадилась не одна казанка, а два казанца, что в принципе мало что изменило в биосфере Чёрного континента.

А ведь их предупреждали: неспокойно в Руанде. Но разве можно русского человека чем-нибудь напугать? Тем более после ГКЧП образца 1991 года и расстрела парламента в 1993 году…

В романтическом представлении любовь обеспечивает комфортный для проживания рай эпсилон-окрестности больше нуля даже в шалаше. Но на практике быт часто заедает высокие чувства. Одно дело любить хотя бы на пятачке однокомнатной квартиры в микрорайоне Азино-2, совсем другое воспламенять фитиль страсти, когда снаружи палатки идет нескончаемый ливень, внутри всё перетянуто противомоскитными сетками, но всякая мерзость все равно под них проникает и жалит… и жалит… и жалит…

В туалет сходить – проблемы, но мы их из рассказа опустим. Поесть – другие проблемы. Не успеешь остатки обеденных харчей спрятать в надежном месте, как они подвергнутся мародерству бродячих муравьев, а этих башибузуков даже львы с гиенами обходят стороной. Спасение есть – керосин и его запах преследует все гастрономические блюда, не важно что вы едите – впечатление такое, что это только что достали из канистры с керосином. А без керосина – нет дизеля, а без дизеля нет электричества, а без электричества нет коммунизма и жизни для современного человека. Пусть он заслан в Африку всего на пару месяцев. Не удивительно, что в таком контексте, отношения между фотографом Лёхой и медсестрой Леной начали из безоблачных превращаться в грозовые и даже в ураганные. Впрочем, до торнадо дело не дошло. Лена неудачно спрыгнула с дерева (она не спасалась на нем от хищников - просто сушила белье), подвернула ногу и была отправлена первом же бортом на Родину. Будущее показало, что травма ноги для неё обернулась счастьем. Самолёт оказался последним (или крайним, как говорят в авиации), который благополучно взлетел из этого чудного уголка.

Ибо в Руанде произошло то, что коротко можно назвать кровавой баней. Тёрки между хуту и тутси давние, из которых не ясно кто кого и за что ненавидел, переросли в геноцид. Сначала из переносного зенитно-ракетного комплекса сбили самолет с президентом. В этом хуту обвинили тутси, а тутси – хуту. Как водится, говно через СМИ полетело в вентилятор. Идея: «во всём виноваты тутси, их надо вырезать и всем станет хорошо» пошла в массы. Горячие головы тут же начали действовать и в руках появились мачете… Особенно в окончательном решении тутси-вопроса отличились две организованные банды: интерахамве (на языке киньяруанда — «те, кто нападает вместе») и импузамугамби («те, кто имеет общую цель») - молодёжное крыло при партии «Коалиция в защиту Республики». Позже дотошные ученые подсчитали, что скорость убийств в Руанде в пять раз превышала скорость уничтожения людей в немецких лагерях смерти в годы Второй мировой войны. Прах Гитлера, наверное, зашевелился от зависти.

В «час Ч» с Лехи можно было картину писать: сидел он спокойный, как удав, в палатке и пил охлажденный оранжевый сок - кровь не то апельсинов, не то грейпфруктов - на голове у утомленного солнцем парниши гордо восседал колониальный пробковый шлем.

- Революция! Революция! – сказал коверкая русский язык чёрненький пацаненок (дитя одного из студентов университета имени Лумумбы), который, вращая белыми глазницами, ворвался в палатку. – Убивают всех, в том числе белых и иностранцев.

Фотограф хотел пошутить, мол, неужто его оживят и на бис второй раз убьют? Но поскольку он был занят важным делом – пил охлажденный нектар из трубочки, то промолчал и Африканские влажные тропические леса не услышали шутку, впрочем, шумели они, ни чуть не обидевшись на подобный расклад, так же, как шумели последние несколько миллионов лет. Ах, как была близка правда к развитию истории в этой мертворожденной шутке. Но не нам, существам не видящим будущего, судить об этом.

Александр Сергеевич Пушкин про русский бунт написал, что он бессмысленный и беспощадный. Он просто не посещал с туристическими или иными целями свою историческую родину и не наблюдал бунта африканского. Наш по бессмысленности и беспощадству в вырезании себе подобных супротив тутошнего – это лишь грызня детей в песочнице. Можно, конечно, представить такую радостную картину: вбегают в лагерь условно "белых" условно "чёрные" и стреляют, рубят мачетами всех, кроме главного героя – фотографа. А почему не вырезают его? Да уж больно веселый парниша! Отвоевал себе право на жизнь шуткой-юмора. Повели его на расстрел, аки писателя Достоевского Федора Михайловича, но предварительно отобрали фотоаппарат. А раз есть черкая коробочка, то надо же сфоткаться на память: мы тут все такие герои революции, расстреливаем красиво контрреволюционного… мужчину. И вдруг выясняется, что баланса белого никто из африканцев правильно выставить не может. Вот тогда этот белый юноша и пошутил, и шуткой себя самое спас: "Ну правильно, вы же чёрные, был бы баланс черного – вы бы его мастерски забабахали, а баланс белого – здесь только я могу правильно выставить, потому что сам белый". "Это какой-то расизм!" – всплеснули руками, с зажатыми в них винтовками и мачете африканцы. "Это претензии предъявляйте желтым паренькам из фирмы Cаnon" – безапелляционно перевел стрелки народного возмущения фотограф. И не расстреляли его, и доверили снимать революцию во всей её брутальности и фетишизме.

Но на самом деле фотограф спасся совсем по-другому. Точнее его спасли. Спас простой местный колдун Мабута. С ним фотограф долго и без меры пил горькую, они на двоих почти все стратегические запасы спирта извели в лагере. Разбавляли, естественно, ведь ещё Дмитрий Иванович Менделеев советовал пить водно-спиртовой раствор с содержанием этанола около 40 процентов. И совместное питие определило сознание. Сознание колдуна, что надо своего собутыльника от злых соотечественников спасти. А иначе с кем пить? Решение созрело мгновенно и так же быстро воплотилось в явь из постпохмельных глюков. Между кровавыми мальчиками, которые часто виделись колдуну, мелькал белый парниша-фотограф, причем в виде зомби. Но колдун знал, что русский плохо владеет системой Станиславского, да и не воспримет легенду о своем якобы превращении в зомби, не сможет в роль войти. А времени на разговоры не было. Колдун подошел к фотографу, мило оскаблился, но не произнес ключевого слова: "Бухаем!" Зато он протянул руку, взял белого за запястье, дернул его и полоснул по венам острым ножичком. Фотограф от такой наглости оторопел, не сразу взвился, а когда захотел приложить правым кулаком в челюсть супостата… до колдуна уже было слишком далеко и долго кулаком подать. Свет белый затуманился, и фокус ушел в темноту…

Очнулся фотограф и почувствовал во рту привкус песка, попытался отплеваться, но горечь не проходила, да и слюны для этой цели не имелось в наличии, тогда Лёха попытался пальцами вытащить эту гадость изо рта, но руки поднять не смог – слаб был. Тогда он просто стал смотреть вперед и слушать. Какой-то высокий, антрацитовый и мускулистый персонаж всё наскакивал на колдуна и грубил. На местном наречии, поэтому о чем грубил нахал, фотограф никак разобрать не мог, но поминутно тот показывал в его сторону острием мачете. Если бы Лёха мог, то как-то на это реагировал, но он никак не мог реагировать, поэтому продолжал лежать и таращиться, практически не моргая на белый свет. Колдун в свою очередь тоже чего-то лопотал и махал руками, видимо, проклиная башибузука в частности и всех революционеров в целом. Но безбашенному отморозку даже вуду была не страшна, он погрозил колдуну массивным ножом, сделал ртом убедительный "цик". Подошел к фотографу, сгреб его за шкирку, поднял и встряхнул. "Теперь ты мой!" – пахнуло на фотографа чесноком и гнилым мясом. Как ни странно, фотограф не упал, когда бандит его отпустил, а поплыл, поплыл в густом мареве, но не куда-то, а откуда-то: из прошлой своей жизни в будущую. Ведь после своих страшных слов "Теперь ты мой" громила сказал еще одно, ещё более страшное: "зомби".

"Допрыгался!" – подумал фотограф, - "Из меня чучело сделали и теперь я буду в виде зомби… а что я буду делать уже в общем-то и не важно, мертвецы свое положение не обсуждают, это даже не армия… это хуже…" мысли фотографа перешли на мат, и ругался он долго и витиевато.

"Слушай меня внимательно" – сказал фотографу Мабута. – "Эти уроды меня не слушают, я им пытался объяснить, что ты мой зомби и требуешься мне для приготовления магического зелья, но им нужен фотограф и носильщик, и они меня не боятся, ваш цивилизованный материализм разложил их примитивные и податливые для внушения души, короче, будешь для них рюкзаки таскать и снимать все те непотребства, что они будут тут учинять, пока их смерть к своим рукам не приберет, но ничего не бойся – ты находишься под действием моего заклятья и тебя никто, слышишь, никто не сможет здесь убить, только уж сам на мину не наступи или не отравись, да и со змеями осторожнее будь, и в реках не купайся – там бегемоты, самые опасные здесь твари после муравьев", - колдун помолчал и добавил: "а потом, когда революция пожрет самую себя, ты ко мне приходи, выпьем и снова будем глядеть Москву".

Это у них было такое развлечение – напившись в дрыбаган они шли к ближайшему обрыву на береги мутной реки и смотрели Москву. Как именно трезвому не понять…

Таким нехитрым образом Лёха и перешел в отряд революционеров на правах зомби. То есть прав у него не было никаких, одни обязанности, таскать за всеми всё, начиная с патронов и воды и заканчивая девками, которых революционеры насиловали, потом убивали, потом снова насиловали. Но мертвых девок фотографу таскать не надо было. Слишком накладно, в любом селении можно было найти новую, изнасиловать и убить. И еще фотограф снимал. Как убивали, как сжигали людей, как сбрасывали их с мостов и потом стреляли по воде, по воде стрелять гораздо интереснее, чем по земле и даже по телам. Он не морщился и не воротил взора – зомби проявлять чувства не положено уставом. Он наводил объектив на улыбающихся революционеров, ждал, когда система наведет резкость и установит экспозицию, и щелкал затвором. Всё очень быстро. И вот уже очередная цифровая картинка записывалась на флешку, а когда память переполнялась, он скидывал новую порцию кровавых кадров в нутро ноутбука.

Запомнилась школа, с её территории выезжают джипы с «голубыми касками», солдаты стреляют поверх голов обезумевшей от страха толпы. Военные уехали и в школу вошли революционеры. Хуту пообещали предоставить защиту тутси и повели их на холмы. Там всё и кончилось. Убивали и мачетами и пулями, а когда людей было слишком много – кидали в них гранаты. Фотограф отщёлкал очередную порцию снимков. Победители над трупами побежденных. Триумф духа. Про тутси хуту говорили следующее: это даже не люди, а тараканы, они едят наших детей, всякому порядочному хуту нужно их убивать. Дальше шли военные истории, кто кому как пальцы рубли, бошки отрезал, вспарывал живот беременной женщине, рубил её детей и так далее… Вражду подогревали СМИ, особенно отличилось «Радио тысячи холмов».

О спорт, ты, говорят, мир. Нет. На стадионе собрали более десяти или пятнадцати тысяч ненавистных тутси и убивали, убивали, убивали. Фотографу не хватало широкоугольного объектива, чтобы запечатлеть весь масштаб кровавой вакханалии. Широк человек, его бы сузить!

Монастырь, под защитой Бога люди думали спастись. Не вышло. Убивали по установленной схеме. А несколько сотен сожгли в гараже. Благо, монахи помогли с бензинчиком. Хорошие люди всегда помогут друг другу в борьбе с тараканами. Христос с распятия взирал на всё это и никак не проявлял себя.

Ещё одна церковь. И снова тысячи убитых. Они снились фотографу и он перестал отличать явь от сновидения. Его окружали тысячи мёртвых и он сам был мёртв. Тупой звук врубающегося в человеческое тело мачете, отрубленные пальцы, кисти, стопы, руки, ноги… голову оставляли «на сладкое». Некоторые ещё не мертвецы протягивали деньги своим убийцам, чтобы их просто застрелили, а не рубили на части под бравурную музыку. Часто убитых не хоронили. Зачем? Их могли просто оставить на месте казни, а могли и свести в школу или церковь. И храм науки или обитель Бога превращаются в склад жмуриков.

Самое страшное в положении Лёхи было не то, что надо было снимать невозможное (которое становилось возможным – ужели здесь чудо происходило?), не то, что есть приходилось всякую мерзость и совсем не давали водки, не то, что секса не было совсем – это-то как раз хорошо, насилия над собой фотограф, наверное, не пережил, насиловали других, девочек, мальчиков… самое страшное было – молчание. Смотреть на все эти мерзости и молчать, смотреть на себя в океане мерзости – и молчать. Ни слова, ни полслова, никому. Непонятно? Попробуйте ради эксперимента промолчать всего один день. Знакомых и близких предупредите. Попробуйте. Ну если выходной, и если в интернете сидите, то можете и не заметить своего молчания. А вот в будни, в реальной невиртуальной жизни в сети – тут молчать архитрудно даже сутки. А уж когда вы работаете при конвейере смерти и молчите, можно и с ума сойти. Фотограф молчал три месяца. Три месяца он был актером в немом кино. Он всё пережил молча.

Его могли убить тысячу раз, но не убили. То ли заклятье действовало, то ли какая-то флуктуация в естественном отборе. Очередной день по фиксации на цифру кровавой реальности. Лёха только что вернулся с очередной фотосессии. Сожгли деревню, не в первый раз он наблюдал расстрел, поджог, стрельбу по бегающим людям, работу по беглецам огнеметов… а вернулись в лагерь к обеду. Чего-то вкусное нажарили. Фотограф-зомби тоже себе положил. Но его взял за шкирку командир и погнал за собой. Он словил одну селянку и хотел с ней позабавится, и для истории, а больше для себя-любимого пламенный и горячий революционер должен свои сексуальные победы увековечить. Фотограф щёлкал, а когда девушку скосила автоматная очередь, пошел к недоеденному… что это было – обед или ужин – теперь и не важно. За столом сидели мертвецы, а один еще корчился на земляном полу. Отрава – подумал зомби и не стал есть, второй раз умирать не хотелось.

Кто его спас? Как? Он уже не помнил. Зомби вообще мало что помнят о прошлой жизни. Слова, вроде прозвучали откуда-то с неба:

- Ну всё, заклятие с тебя я снял. Теперь тебя могут убить наши и не наши, понаехала сюда всяких, а спирту попить не с кем, хорошо, что ты вернулся.

Колдун Мабута - жив, курилка! Они выпили, но по привычки фотограф молчал.

- Теперь можешь золой свою харю не мазать, ну и рожа у тебя Шарапов! Так же у вас говорят? – колдун улыбнулся. Жуткая у него всё же харя. Но добрая. Фотограф кивнул.

- А ты чего молчишь-то, теперь можешь разговаривать…

Фотограф кивнул и попытался улыбнуться, улыбка вышла мертвая, никакая.

- Лучше пока не улыбайся, не хочешь говорить, просто пей…

И они выпили и выпили ещё и снова пили. Но огненная жидкость не брала бывшего человека, бывшего зомби, а теперь… кто он теперь?

Через три или четыре запойных дня, фотографа забрали какие-то военные, которые обогнали в разруливании конфликта миротворцев ООН. Вот именно тогда смерть прошла очень близко к нему. Интимно близко, именно его смерть. Но обо всём по порядку.

Главного вояку – вроде, полковника по званию - заинтересовал единственный выживший белый на местном сафари. Фотографа долго допрашивали, но он отмалчивался. Решили, что он немного того, сбрендил. Полковник приказал фотографа эвакуировать, все-таки он был белый и нечего ему делать среди местного чёрного контингента. Но тут фотограф впервые заартачился и проявил человеческие чувства, точнее страх, паранойю и глупость – он наотрез отказался лететь. Аргумент истеричный предъявил: "Самолет разобьется!" "Это же наш Геркулес!" – парировал полковник. Но фотограф упёрся, и даже прокусил руку одному из солдат, которым поручили доставить его на борт. В результате заварилась драка, фотографа забили прикладами и после фак-фак-факерных слов полковника доставили в лазарет. А геркулес взлетел и вдруг гикнулся - разбился в джунглях, никто не выжил из летчиков и солдат…

Гонора у полкана стало поменьше, но он всё равно решил, что вывезет белого паренька с черного континента. Напоследок решили сфотографироваться. "Эй, русский, вставай с нами, ты же все время щелкаешь и тебя ни на одной фотографии нет". Лёха послушно передал свой верный кэнон солдату, предварительно всё настроив, и показал рядовому куда жать, тот лукаво улыбнулся, мол сами с усами, чего-то переставил в режимах съемки, но фотограф не стал рыпаться и крыть всех матом, он вообще стал спокойным и с философией мертвеца принимал всё, что не касалась полетов на ненадежных самолетах. Встал рядом с вояками и не улыбался, а так – приоткрыл щелочку губ, ну чтобы не совсем мрачно вышло. Тут к ним подбежал малец, достал из шорт маленький, словно игрушечный, пистолетик и – бах – прострелил голову фотографу (но не Лёхе). Мальчугана потом буквально нашпиговали пулями, но было уже поздно – как ни крути, а вышел акт агрессии против армии цивилизованной державы.

Экс-зомби-фотограф это событие интерпретировал по-своему: наверное, сослуживцы того революционера позавидовали, что их командира грохнули, а его – зомби-фотографа – нет. Вот и подослали мальчишку, чтобы он уравнял их по шкале мёртвости. А то, что мальчик не разобрал, который из белых – фотограф Лёха, так это и не удивительно, ему поручили убить фотографа, он и убил того, у кого на шее болтался фотик, аппарат, кстати, не пострадал от удара о выжженную африканскую землю, а вот объектив заклинил, но его потом починили.

<<<на Рассказы