Пока королева спит

Шут

Предоставив девчонок самим себе (свобода – это щедрый дар), я направился к Боцману. По пути мне встретился… по-моему, есть такое понятие – архетип. Так вот я повстречал архетип Робин Гуда, звали человека, воплощавшего все добрые качества древнего грабителя Гамом. Рядом с ним часто появлялась смерть, но он её не замечал. Он думал, что сам несет поцелуй курносой людям, но на самом деле, она уже скоро поцелует его. Недолго осталось ждать их встречи. Мы о многом успели поговорить с Гамом, пока шли вместе каждый по своей колее дороги, ну, например, о путеводителях.

- Не доверяю я им, написано одно, приходишь – видишь совершенно другое, - сказал Гам и смерть подмигнула мне из-за его плеча.

Я мигнул жёлтым глазом и он стал зёленым, смерти это понравилось.

- Да, я как-то раз нашёл буклет, расхваливающий красоты острова Счастье (оригинальное название, ничего не скажешь), доплыл я до него на попутном корабле докси и что? Сплошной песок, кое-где превратившийся в стекло и двухголовые ящерицы пожирающие друг друга. И где там счастье? Сплошной полигон Богов, - освобождаю из себя информацию и даже почти не вру.

- Они по нему, наверное, чем-то мощным долбанули.

- Выжили только ящерицы, скорпионы и тараканы, а в буклете обнажённые девчонки, тень от буйной зелени и белые шезлонги, а на столиках рядом – всякие яркие коктейли и фрукты.

- Что это - шезлонги? – спросил не Робин Гуд.

- Представь кресло, которое вот-вот развалится, вот такое кресло и называют шезлонгом, в нем иногда хорошо можно расслабиться, а иногда прищемить себе всё что угодно.

- Путеводители! – Гам сплюнул.

Сдается мне, это была сентенция.

Смерть сделала вокруг него круг и стала ещё ближе к беглецу от судьбы, но как ни крути карусель жизни, ты всё равно докрутишься до смерти.

- А знаешь, Гам, ты умрёшь от ножа.

- От какого? – профессионально заданный вопрос это был.

- Это будет скорее короткий меч, очень большой нож, с зазубренными и канавками для стока крови, блестящий как молния и инкрустированный рунами.

Гам запомнил. Но я его обманул, умрет он от обыкновенной, но вовремя вынутой, финки.

Боцман

- Боцман, ты веришь в чудеса? – спросила Мур.

Во время траура по Вове нужно быть деликатным, и, прежде чем ответить, я осторожно подбираю слова. Колючие и холодные отбрасываю.

- Да я даже не знаю, наверное, да, точнее, скорее да, чем нет. Иначе не хотел бы ударить в колокол.

- А что такое чудо?

- Это когда невозможное становиться возможным, - я озвучил энциклопедическую формулировку, но знания у меня совсем не энциклопедические, и откуда что берётся?

- Невозможное для одних, будет простым для других, в твоем определении чудо получается относительным.

- Да, чудо для лупоглазиков будет обычной магией для волшебников, а цветной экран простой для лупоглазиков – нечто запредельное для колдунов. Всё относительно.

- Чудо – это изменение состояния бытия. Это кто-то из древних сказал. Но и здесь относительность, ведь кто-то изменяет это состояние, для него чудо – не является чудом. Даже в случае собственной трансформации относительность не пропадает: для тебя-последующего уже не будет чудом то, что являлось им для тебя-предыдущего, то есть до момента самого чуда.

Я пытался осмыслить её слова, но так и не смог. Моей голове не хватило бы на это всей моей жизни, а ведь ещё нужно было есть, спать и запускать змеев. Вот если бы этот разговор перевести на язык…

- О чем ты думаешь?

- О языке.

- О каком?

- Я не додумал.

- Боцман, не надо пытаться меня успокаивать. Не надо! Я справлюсь.

Я ей поверил. Мур справится, а вот справлюсь ли я?

А ещё мне приснился сон – подобный уже прилетал ко мне по ночам… запускали змеев с мелкими, нарвались на патруль… те увязались за нами по крышам бегать… и вот мы перепрыгиваем с одного дома на другой – расстояние не большое… для меня… и Щегол исчезает внизу и кричит… я тяну к нему руку, но не успеваю… от этого повторяющегося кошмара я так и не нашёл противоядия…

Утром от мальчишек в слезах и соплях узнал, что Щегол действительно разбился этой ночью… убегал от серых… теперь у меня с Маркелом личный счёт… Родителя Щегла меня не обвинили ни в чём… причем, я бы понял, если бы отец меня ударил, а мать – плюнула мне в рожу… все же знали, что я – главный протагонист змеев на местных улицах и переулках… нет, меня в траурном доме встретили молчанием и вздохами и это было тяжелее всего пережить… Некоторые даже меня как-то подбадривали и от этого становилось ещё поганее на душе…

Маленькая сухонькая женщина

Маленькая сухонькая женщина вышла из дома…

Маленькая сухонькая женщина дошла до участка серой стражи

Маленькая сухонькая женщина получила оговоренную банку из-под краски…

Маленькая сухонькая женщина, упаковала банку в бумагу и затянула бечёвкой…

Маленькая сухонькая женщина отнесла банку на вокзал….

Маленькая сухонькая женщина, отдала банку помощнику машиниста…

Он оказался корыстным человеком и проверил содержимое – потыкал в серо-чёрном порошке отвёрткой…

- Что это, как думаешь? – спросил он у машиниста.

- Это прах. А ты думал бриллианты?! – засмеялся честный малый.

Помощник сплюнул и завернул банку в бумагу, границу проехали без проблем. На конечной станции в Петрополисе у помощника машиниста банку забрала женщина с пустыми глазами. Она принесла банку домой и пересыпала прах в более достойный сосуд. Это всё, что осталось от её сына Изи, которого сожгли в одном из крематориев третьего «великого» магистрата…

Маленькая сухонькая женщина вернулась домой…

Маленькая сухонькая женщина приготовила кашу…

Маленькая сухонькая женщина открыла потайную дверь за шкафом…

Маленькая сухонькая женщина накормила девочку…

Если бы эту картину маслом увидели соседи, то они могли бы донести в Орден меченосцев. За укрывательство евреев положена смерть, а за донос – награда. И каждому – своё…

Королева

Бунт готовили-готовили и приготовили. Как шарлотку. Художники массово рисовали непотребные для власти картины. Их приходилось затирать серой страже, а это отвлекало служивых людей от их прямых обязанностей; мальчишки змеями тревожили стражу уже по ночам. Мастеровые с разных цехов каждый день выходили на улицы и митинговали беспрестанно, а сажать их уже было некуда – тюрьмы трещали по швам. Потихоньку температура в Лас-Ке достигал нужного значения, общий настрой народных масс перешёл через "точку росы" и вода превратилась в лёд, а лёд уже может обжечь… обжечь, как и кипяток, вот бунт и стал закипать. Только Боцман не успел увидеться со своей женой. Всё успел, а на это его не хватило. Эльза с ребятёнком зашла в их дом с парадного хода, когда Боцман выходил из него с чёрного вместе с таким же похмельным, как и он, шутом. Супруги так и не встретились. Как и другие супруги: больше не встретятся Александра с Виктором: он погибнет в неравной рубке у ворот во дворец, голубое небо увидит себя в его открытых глазах… и много ещё людей не увидели, чем дело закончилось, и много ещё пар разорвалось навсегда. И за это я тоже отвечаю…

Когда волны бунта докатились до пока ещё магистровского дворца, он спустил с цепи своего верного богатыря. Эту груду мышц Маркел держал в комнате с мягкими стенами, чтобы богатырь не поранился ненароком во время своих припадков. Дело в том, что силач боялся кошек до потери сознания, даже при виде их изображений начинал дрожать. Вот на этом и сыграл магистр. Он запер богатыря в мягкую келью и кормил на убой кашами (мясо богатырь не жрал – боялся съесть кошатину), манной кашей, рисовой, овсянкой, гречневой и геркулесом. Пил богатырушка одно молоко и только молоко. Везде искал кошачью шерсть и от каждой пылинки длиннее ногтя начинал паниковать. Магистр готовил свое орудие моей смертушки долго и тщательно: богатырю иногда подсовывались картинки из которых следовало, как я люблю кошек, как их развожу, как о них забочусь (да, трогательные картиночки). Богатырь ненавидел меня даже сильнее, чем предмет своего пушистого страха. И вот его час пробил. Дверка была отворена и богатырь "вышел в свет". А его "мяконькая комнатушка" выходила в коридор, с одной стороны он упирался в стену, за которой в хрустальной кроватке спала я, а с другой открылись двери и раздалось мяуканье…

Естественно, богатырь дал деру, но, добежав до противоположный от этих ужасных тварей (милых кошек) стены, упёрся носом в камень, при этом его носяра даже разбился. Силачу показалось, что расстояние, отделяющее его от ужаса всей его жизни маловато, и он стал долбить стену, благо чья-то услужливая рука оставила на видном месте красную кувалду. Пару ударов от души и душившего эту же душу страха стало меньше - пробита дыра, ещё три минуты ровного ритма – и дыра расширилась настолько, что могла пропустить через себя даже внушительную тушу богатыря (одежонку ему шили явно на заказ).

И тут он неминуемо должен был увидеть меня. Что он мог со мной сделать? Правильно. Ничего другого, кроме как банально убить или убить с изысками – сплющить просто в кровавый блин… а по сути это всё одно и то же. Ненависть ко мне его настолько ослепила, что гора мышц даже отбросил в сторону кувалду – собирался меня задушить, разорвать, разметать на ошмётки голыми руками. И это ему почти удалось… наверняка удалось бы… если бы не Шанс. Она чёрной тенью метнулась к богатырю и мигом вознеслась до плеча, находящегося на высоте почти два метра. Клыки и когти стали рвать плоть… Это был пронзительный удар в практически непобедимое обычными средствами создание. Богатырь хотел было отодрать кошку от себя, но это же была кошка! Другими словами: богатырская смерть. Он вздохнул, закатил глаза и грохнулся то ли в обморок, то ли на ту сторону света.

А нашу Шансу с тех пор больше никто не видел.

Боцман

Со Шкетом встретились на базаре – неплохое место для встречи. Шкет рвался на баррикады, но пока нужно было охладить его пыл.

- Просто запускайте змеев.

- Каких?

- Все, что есть. Весь крылатый флот – в небо! Но не зарывайтесь, просто отвлекайте стражу по всему городу.

- И это всё? – приуныл Шкет.

- Это всё, что нужно! И запомните: никакой самодеятельности, вы нужны живые, а не мёртвые. Понял? Мёртвые герои никому не нужны, кроме историков-летописцев, - коротко и ясно.

Разошлись.

Потом я дал задание надёжному мальчишке:

- Значит так, Рыжиков!

- Я не Рыжиков, я – Чижиков! – уточнил малец.

- Слушай сюда. Найди дядю Мишу, который Медведь… скажи, что Боцман просил два коробка спичек, пора корабль засовывать в бутылку!

- Запомнил!

- Два коробка спичек, корабль пора засовывать в бутылку!

- Молодец, Рыжиков!

- Да я Чижиков, - мальчишка махнул рукой на мой склероз и скрылся в переулке.

Иду дальше по торговым рядам…

- Пузырятка! Пузырятка! Кому настоящего пузырятку? Испытай судьбу смельчак, - обратился ко мне старик за прилавком, на котором была всего одна вещь: бадейка с пузырями.

Пузырятка - штука своеобразная, суешь в него (так повелось, что пузырятка – он) палец и можешь достать золотое кольцо, а можешь - потерять пальчик, пузырятка может обкорнать тебе ноготь, а может вымазать вареньем, короче никто не знает, что будет, когда ты сунешь палец в пузырятку, в этом и вся прелесть.

- У меня нет денег.

- Ножичек-то поди есть? – старик знал как заманить прохожего на попытку.

Я отдал свою финку.

- Смерть недавно облизывала его острие, - старик вертел лезвие на свету.

- Берёшь?

- Известно беру. Пробуй! – он покачал бадейку и пузыри добрались до краев.

Ладно, и без пальца в случае чего ударить смогу. Мизинец погрузился в тёплое побулькивающее нечто… подержал я мизинчик в этой субстанции и вытащил "добровольца". Ничего не произошло. Совсем ничего.

- Ты следующий! – сказал старик, оглядев мой палец со всех сторон, и протянул мне бадейку.

- Чего это?

- Раз с пальцем ничего не случилось, теперь тебе владеть пузыряткой.

Спорить с человеком, который жил на свете ещё до твоих родителей как-то не с руки. Я подхватил бадейку и стал думать, куда с пузыряткой двинуть. Может, под родную крышу? Там меня точно никто не ждет.

На первом этаже были те же беженцы (когда-нибудь я запомню их сложную фамилию), они меня поприветствовали и попытались пригласить на обед. Я отказался. Наверху в спальне ничего не поменялась. Она ждала нас с Эльзой… Что это на стене? Я положил бадейку на пол и рванулся к непонятному. Какая-то бесформенная цветная клякса застыла на стене. Нет, это не мёртвый ползунок - уф, показалось! - просто кто-то пролил что-то яркое, но почему оно не потускнело?

- Руки вверх, медленно, - я ошибся, меня ждали.

Одинокий серый ратник целил в меня из арбалета.

- Боцман, а ты знаешь, сколько за твою голову дают золота?

- Ты нарисовал кляксу?

Он тоже не ответил, не ответил словами, ведь двигаясь ко мне, его нога опрокинула пузырятку.

- Чпок, - сказал обитатель деревянной бадейки и одежда серого упала на пол.

Перчатка так и не смогла нажать на спуск, а сам арбалет не выстрелил, даже когда ударился о пол - значит спусковой механизм хороший. Я сгрёб одежду серого в шкаф, арбалет положил туда же (предварительно разрядив), а пузырятку (который сам как-то залез в бадейку) определил на подоконник, пусть радуется солнцу.

При смене квартирки я прошел мимо памятника магистру, на пьедестале заметил кривую надпись краской: "Отец твой ростовщик, а сам ты временщик". Мысль пришла, что если бы каждый, кто говорил о магистре как о временщике, поддержал революцию не словами, а делом, то давно бы уже и магистра сбросили и в колокол ударили. А пока… пока королева спит.

Ба! Какие люди! Я не сразу узнал и даже содрогнулся, когда узнал…

Кротов! Только без очков, с посеревший лицом, глаза ввалились, волосы поседели и стали какими-то грязно-серыми свалявшимися, подволакивает ногу… ох как его били-то…

- Миша! – Обнимаю.

- Бо-бо-боцман… - заикается он и трясется. – Я ни-ни-ни-кого…

Да, я сильно ошибся в Кротове! Он никого не выдал. Я это чувствовал своим сердцем, которое слышало праведный стук его сердца, я это понимал ухом, которое слышало, что и главное как он говорит… и я заплакал… и от жалости к нему, ведь он пережил такое, что мне даже не приснится, а ещё я проклинал себя – что я знал, чтобы заранее судить его? Нет, в этом кротком и мягком человеке был стержень, и этот стержень не смогли сломать серые твари…

- Давай я тебя провожу, семья же твоя переехала! – и мы долго шли по Лас-Ке… по самому лучшему городу на земле, который иногда бывает хуже ада.

Кротов говорил мало, но эти его слова меня прибили:

- Зна-аешь… в со-соседнем ла-агере… кре… кре… крематорий построили! – всё-таки выпалил он фразу.

- Крематорий… зачем?

- Для евре-ев…

- А мы же тут ничего не знали! – сердце упало. Иногда надо упасть до конца, чтобы подняться на бессмысленный и беспощадный бунт.

Королева

Но даже суматоха бунта не смогла помешать мне стать прилежной ученицей. Вот как это выглядело: волосы – в две косички с бантиками, за ухом – карандаш, в ручонках – папочка с бумагами, в глазах – смирение и жажда новых знаний. В таком виде я приготовилась внимать словам шута, и вовремя – он как раз начал...

Монолог Шута

Вот ты думаешь, что дерешься на правильной стороне и в колокол ударить нужно, что ты хороший и выбрал светлую сторону. Боцман, очнись от похмелья, не до этого сейчас. Ты думаешь, что свободен в выборе пути и выбрал именно тот. Тот, который греет. А ведь свободен ты был только сказать "пас", ты и сейчас можешь от всего отказаться. Глобально же рассуждая, это окружающий мир и населяющие его люди вели тебя к развилке выбора. Готовили, пестовали, заботились. Вспомни сам всю цепь событий, прокрути в голове, осмысли. Я не буду мешать. Прокрутил? Ну, ё-моё?! Я же сказал про похмелье не думать!

Ать-два!

Думаешь, что ты лучше коловоротов? на самом деле ты находишься на той же плоскости. Ну, как уж, на другой? на той же самой! Ты же собрался королеву разбудить и при этом магистру – секир башка сделать. Ну и чем ты принципиально отличаешься от коловоротов? Ты идешь по другой стороне улицы? Но в том же направлении. В том же направлении, Боцман. Ты изменяешь внешнее к лучшему. Давишь тараканов вокруг себя. А надо сначала представить к ногтю тех, что окопались в твоей голове. Да ладно, нет у тебя тараканов. Есть. Пусть это даже змеи, нет, я не о гадах ползучих говорю, о летающих змеях. Избавься от привязанности к ним. Освободись. Но, перерезая нить, связывающую вас, помни: освобождай не змеев от своих рук, а себя от них – это большая разница, хотя лезвием ты будешь проводить по одному и тому же месту.

Шире шаг!

Не думай, что я уговариваю тебя сделать что-то не то, я пока с тобой, в той же песочнице куличиками занимаюсь. Те же зелёные холмы ногами топчу. В той же сказке озвучиваю свою часть диалога. А ты думал это не сказка? Хо-хо! О чем ты вообще думаешь?! Сказка, по-твоему, сильно отличается от жизни, уж не отсутствием ли насилия или крови в сюжете? Вспомни сказку про Путятю. Что он там делал? Правильно, сначала сидел на печи, потом пошёл невесту искать, потом её расколдовал поцелуем, потом её украл злыдень, потом Путятя пошёл по пути спасения своей благоверной и на этом пути, заметь, он рубил бошки всем, кто ему мешал. Как только меч-кладенец нашёл, так сразу и начал рубить, а до этого булавой черепушки кроил. И сказка про Путятю ещё не самая кровавая! Так что, сказки не бывают не кровавыми, они такие же, как жизнь – реальные. Вот ты бы сейчас отрубил голову магистру? А королеве? А почему королеве-то не отрубил бы? Непоследовательный ты, Боцман. Эти – наши, а эти – уже не наши. Если уж убивать, то всех. Или никого. Да, как ладошечники. Смирение – есть самое большое мужество из доступных человеку. Но только не думай, что я хочу как-то повлиять на тебя сейчас, закинуть сомнение тебе в душу. Я не этого хочу, ты все равно сделаешь то, для чего ты оббегал со всех сторон королевство Зелёных холмов. Вспомни Путятю, что ему попалось под руку, когда меч-кладенец главный злыдень выбил хитрым приемом? А ты думаешь, оно там случайно лежало, ни для чего, просто так? Хо-хо!

Вольно!

Пришли уже, по крайней мере, я пришёл к концу монолога.

Самое несмешное в монологе было то, что Шут им так и не поделился с Боцманом – он его про себя бубнил. Но я смеялась от души. Уж и не знаю почему. Может быть, я трансформировала несмешное в смешное, а, быть может, превратила легкую истерику в смех. Но в данном случае то, что было на входе – не суть важно, важно то, что на выходе получился чистейший смех – самый тот продукт здесь и сейчас.

Посмотрела вокруг… нет, смех меня не разбудил… расплетаю косички…

Магистр

Подписал два указа. Первым я узаконил то, что настоятельно просили принять меня все лизоблюды – звание генералиссимуса. Пусть будет так, раз им приятнее исполнять приказы не просто магистра, а вот ещё и генералиссимуса. Лакейские душонки! Вторым я воплотил в жизнь то, что и без моего указания творилось уже давно. А именно окончательное решение еврейского вопроса. Вы никогда не задумывались, почему никто не любит евреев? В магистрате будет лучше… без них!

Оказывается, что не так тяжело избавится от людей, как от их тел. Благо в крематориях как грибы после дождя росли возведённые по стандартным проектам крематории…

Боцман

Проснулся и долго мотал головой… не мог вытрясти из котелка дурной сон. Видел камень около развилки трёх дорог. На нём надпись - я читал и холодел: «Пойдешь налево – смерть найдёшь. Пойдешь прямо – смерть найдёшь. Поёдешь направо – смерть найдёшь». И буковки в словах «смерть» словно подмигивали и улыбались, дурашки, они словно прикалывалась надо мной - вроде бы широта выбора есть, но выбора то и нет.

И вечером мы напились, а когда напились, ко мне слева за столом подсел красавец мужчина. Он хлопнул меня по плечу и объявил, что гей, а я, мол, о заднепроходниках на прошлой пьянке нехорошо выражался. И справа тоже подсел красавец мужчина и тоже объявил, что гей. Откуда они берутся? На халявную водку что ли лезут? Я налил до краёв всем новоприбывшим и мне, напряг память и выдал сакраментальное вордовское: «Взрослые люди по обоюдному согласию могут заниматься сексом так, как им нравится!» Выпили. Оказалось, хорошие ребята. Завтра на бунт пойдут… но майки с радугой – это всё-таки перебор…

На штурм все пошли как на праздник. А у меня с похмелья болела голова. Я равнодушно смотрел, как Мур походкой от бедра отвлекла охранников у ворот внешних (на жаргоне Водовозных) и обезоружила их; как шут разобрался с гвардейцами у ворот внутренних; как ползунок затащил на колокольню крепкую нить; как под стрелами арбалетчиков меня стали втягивать наверх; как небо стало приближаться; как подъём замедлился, потому что тянувших стало меньше… ещё меньше… остался один шут; как стрела выбила пыль из серого камня башни и мелкие осколки резанули мои глаза… тогда я пришёл в себя и на колокольню взобрался уже настоящим осознанным бунтарем. Отцепив пояс, чтобы никто меня не стянул вниз я замер перед громадным чёрным колоколом и языком его, который должен сейчас заговорить на своем древнем языке. Но заговорит ли? Да! Я перестал сомневаться и ощутил, что не зря живу! Очередная не моя стрела просвистела мелодию не попавшей в цель беглянки. Вцепиться в язык было легко, а вот раскачать его сразу не получилось – я слишком торопился. Да и дыхание сбилось за время карабканья на верхотуру. Но тебе не ускользнуть теперь! Я бессвязно лопотал винегрет из ругательств, клятв, молитв и просто рычащих звуков. Колокол глотал эти вибрации и просыпался. Веки его задрожали и мутные глаза удивленно пытались осмыслить причину своего пробуждения - какая-то букашка дергала его за язык. Да, предвечный, до твоего покоя добрались! Амплитуда танца языка увеличилась. Хо-хо, скоро чудо произойдёт… или нет… кольнула мысль. Я ударю и будь что будет! Хо-хо! Сейчас узнаем кто из нас прав: я – настоящее боцманское или я – трусливое и неверующее. Хо-хо!

Я так и не понял, что толкнуло меня в спину, но зато понял - смог, даже одной полноценной рукой - смог, хорошо, что помогли. - "Бом-м-м!" – веско сказал Вековой колокол. И я верю! Верю, что королева обязательно услышит… и я могу летать… я полетел… но только вниз… Трещинки между камней на приближающейся ко мне мостовой сплелись в символ, который когда-то нашли на месте, где много веков спустя возник город Лас-Ка, а ещё много веков спустя я начертил этот символ на скатерти. А быть может, это камни так затейливо расселись между трещинок…

Убийца

Мне не мешали рубящие друг друга мечами люди внизу, мне не мешал ветер, мне не мешало солнце, что било в глаза, мне ничего не могло помешать. Между ударами сердца стрела улетела к цели…

И Боцман упал с колокольни. Заказ исполнен, пора уходить…

Будить королеву дальше...

<<<на Повести

Copyright © 2000-2020
Сергей Семёркин