|
Пока королева спит
Боцман
Сидеть около костра всегда лучше, чем сидеть без огня. Во-первых, можно практически вечно смотреть на языки пламени, перебирающие ласково свою любимую пищу (конечно, если кто-то подкидывает дрова, но и самому можно руками пошевелить и полешко-другое подбросить), во-вторых, к костру всегда может кто-то подойти и сказать: "Привет, а выпить есть чо?" или в котле созреет каша – и пейзаж сдобрится горячей пищей. Вот и к моему костру подошла рыжая бестия и сказала:
- Привет, Боцман, меня зовут Марта, только не говори, пожалуйста, что я не похожа на март.
Если я и хотел что-то сказать, то слова застряли в горле и непережёванными рухнули обратно в легкие. Бестия тем временем подсела ко мне на брёвнышко, положила рыжую копну волос мне на плечико и уже ласково заметила:
- Наконец-то я тебя нашла! Тут в лесу так много вашего брата скитается и все после тюрьмы сексуально озабоченные, пристают. Ужас!
- Я не…
- И ты тоже озабоченный!
Я не стал спорить - она была права. Я же столько отсидел! Я же столько ночей с женщиной не спал! Но её правота не умоляла того количества вопросов, которые я хотел ей задать.
- Только не спрашивай про Майю, - предупредила меня бестия, и мои вопросы снова перепутались, ведь теперь я не должен был спрашивать про Майю, а я про неё спрашивать не собирался, но после таких слов не мог не спросить.
- А что с ней?
- Её не было.
- Как это? – я перестал понимать всё, даже понятный до этого костер.
- Просто её никогда не было, Боцман, это был сон, просто очень яркий и реальный сон.
- Подожди-ка, Майя… моя Майя, ну если не моя, то та, которая жила в моем доме - сон?
- Да, именно про ту, псевдотвою Майю, я и говорю. Ты вообще знаешь расшифровку этого слова?
- О-о-о! - протянул я и в этом «о-о-о» не было понимания, но имелось предчувствие, что разговор будет долгий, причём на общие темы, которые меня сейчас совсем не волновали. - Только не надо говорить, что это была чёрная пелена, наброшенная на мои глаза, сквозь которую я видел мир таким, каким он на самом деле не является. Тогда встречный вопрос в лоб: тебе цифра восемь ничего не говорит?
- Говорит, что ты - мудак! - она обиделась и попыталась упорхнуть с бревна.
- Стой, раз-два! - я обхватил её руками, и мы вместе упали навзничь, борясь друг с другом и до падения и после.
Листва была мягкой, но холодной.
- Самое худшее, что ты мог только произнести - это цифру восемь! Думаешь, я не знаю, что она тебя на счёт меня предупреждала?
Это уже было просто издевательство над личностью.
- Кто сказала?
- Блондинка, которой ты заменил брюнетку, или любовница, занявшая место жены.
- Вот… - я досчитал до десяти, а потом обратно и ничего дальше не сказал.
- Ох, ох, ох, какие мы нежные!
- Из самострела шариком ты стреляла? - перевел я разговор на более конкретные рельсы.
- Как догадался?
- Во сне увидел, который не сон, а майя, которая не майя, а облака сансары, которые не облака сансары, а след от прочтенной мантры учителем перед нерадивым учеником, который совсем не ученик, а белая овечка, пасущаяся на горном склоне среди эдельвейсов. Не надо начинать втирать мне в пятки эзотерику! Я простой Боцман и живу в нормальном королевстве, которое официально магистрат, где спит королева вместо того, чтобы навести порядок, где снятся вещие сны, где летают ползунки и приносят напильники в камеры зеков, где лупоглазики собирают машину времени, где контрабандисты привозят товары из снов, где художники взлетают к облакам со стартовых площадок в виде виселиц, где…
Марта остановила мою не родившуюся истерику, а истерики у меня даже если и рождаются, то все мертворождённые - потому что характер у меня спокойный, а вовсе не потому, что я - уничтожающий истерики маньяк. Как остановила? А откуда я знаю, что её поцелуй не был сном, приснившимся мне около костра? Нет, тут не до словоблудия. Тут руками надо титьки жамкать! Кстати, у неё в пупке была вставлена серьга, а на предплечье чернела татуировка в виде полоски, состоящей из символов древних религий и надписи на древнем языке.
- Что здесь написано? - спросил я, поглаживая пальцем татуировку.
- «Религий - много, Бог – один», - ответила Марта. – Или един, смотря как переводить с древнего языка.
- За такие дела можно угодить на костер.
- Но сначала надпись должен увидеть священник, а они редко раздевают девушек, не говоря уж о том, что сначала меня надо ещё взять в плен.
- Да, не каждому священнику это по плечу, - согласился я.
- Ну, если он будет молод и хорош собой… - рыжая бестия задумалась. – Не напрягайся по пустякам, эта татушка не более чем одна из ошибок моей молодости.
- И в чем её ошибочность?
- Во-первых, мне не надо было делать её вообще, а во-вторых, никакого Бога нет.
- Как нет и Майи? – мне надо было разобраться в этом глобализме отрицательных идей.
- Нет. Майи нет и Бога – нет и эти события друг с другом несравнимы, по крайней мере, для тебя. Ты же понимаешь, Боцман, что если Бога нет, то кто же ещё защитит бедную заблудшую девушку, а? – она ткнулась мне под подбородок своей дивно щекочущей макушкой.
Я помянул ёшкиного кота, но и эта крайняя мера не помогла.
- По-моему, самое время для песни, - как ни в чём не бывало, заявила Марта.
- Лошадка ты моя неугомонная.
- Не называй меня лошадкой!
- Альтернатива - коровка.
Удар в солнечное сплетение был силён, но мой пресс меня не подвел.
- Неплохой барабан, - констатировала Марта, лупя своими кулачками по "неплохому барабану".
- Он полностью в твоем распоряжении, но я бы предпочел услышать твою игру на гитаре.
- Не вопрос… - она покинула ложе нашего знакомства, и, взяв в руки небольшую гитару, затянула рулады.
Рулады о любви девушки к парню, а парня к другой девушке завершились политической агиткой (когда народ подтянулся к нам на камелёк):
Маркел - сукин кот!
Это, безусловно, талантливое творение неизвестного автора люди с удовольствием подхватили и в лесу раздался общий глас народа, который по мудрости древних совпадает с гласом божьим: "Маркел - сукин кот!"
А потом затянули древнюю песню про волков:
Мы будем глотки рвать, мы будем убивать!
Когда мы снова обрели покой, меня зачем-то язык потянул задавать вопросы.
- Где ты так научилась зажигать массы?
- Профессия научила.
- Милая моя, солнышко лесное, каким же мастерством владеют твои нежные ручки?
- Я - куртизанка.
- Это что-то типа разновидности проститутки? - сдал меня мой язык с потрохами, команда "Отбой" до него не дошла.
Пощечина была звонкой, а когда звон в моих ушах прошёл, я понял, что она была ещё и жёсткой. Массируя пострадавшую часть тела (а щека, несомненно, относится к важным частям организма – как без неё жрать?), я все больше и больше понимал свою ошибку и подлость языка - но не мог же я его откусить, то есть мог, но Боцман без языка - не боцман, ведь я свистеть не смогу.
- Вырвалось, - вымолвил я осторожно и деликатно короткое признание в полной своей тупизне, а также робкое извинение или намёк на оное.
- Бывает, - поддержала мир между нами солнышко-лесное-бесконфликтное с нежными, но почему-то очень тяжёлыми ручками. - Кстати, мне нужно довести до твоего сотрясенного сознания одну очень важную вещь (она не дождалась каких либо сигналов от меня на это своё заявление). - У меня есть реальный план захвата колокольни... - она склонилась ко мне. - Слушай меня внимательно, и не говори потом, что не слышал или тебе это всё приснилось…
И перед моими глазами действительно вырос реальный план удара в Вековой колокол.
- А как ползунки поймут, куда надо поднять не рвущуюся нить?
- Это я беру на себя, поверь, твои домашние ползунки справятся с этой задачей.
- Я взбираюсь и…
- Да.
- Хорошо бы королева проснулась, а то не хочется становиться подушечкой для булавок за просто так.
- Для этого и необходим отвлекающий маневр, арбалетчиков не должно быть поблизости много, а остальных мы постараемся перебить. Я буду прикрывать тебя с ратуши, а стреляю я метко.
- Я заметил.
- И быстро, - продолжила перечень своих достоинств Марта.
- Это ещё надо посмотреть.
Через пять минут я убедился, что десять стрел могут поразить дерево в тридцати шагах за время, которого не хватит некоторым копушам для завязывания шнурков.
- А ты не боишься высоты? – озвучила уже свои сомнения снайперша.
- Да мы, между прочим, от Амбиции до Нзака летели выше облаков - и ничего, ни разу не блеванул.
- Более вежливо говорить: меня не стошнило.
- Бывает когда тошнит, а бывает когда блюёшь.
- То есть тебя стошнило, когда вы пролетали выше облаков?
- Нет, градация важна, когда у тебя похмелье, тогда ты понимаешь разницу.
- Верю на слово, мне как-то не хочется проверять твои достоинства в этом деле и понимание процесса.
Да, долго мы обсуждали темы, гораздо более "важные", чем революция.
По инициативе Марты мы отошли от бивака и поставили палатку.
- Ну и зачем все эти сложности? – не люблю делать не жизненно необходимые дела сегодня, да и завтра, если разобраться, тоже их делать не рвусь.
- Тс-с! Мы сейчас будем устанавливать тонкий мост.
- Это теперь так называется?
- Не опошливай всё и вся, ты вообще можешь думать о чем-нибудь кроме секса?
- Я сейчас про мосты говорил, если что.
Марта задернула полог, от этого в палатке стало темно. Чиркнула спичка, высветив наши лица. Стервоза достала два зеркала и установила их параллельно друг другу. Между ними воткнула свечку.
- Смотри в зеркало и представляй Эльзу.
- Ага, и я её увижу. А если буду представлять королеву - увижу королеву, а если Пиковую дама - увижу ожившую карту вместо туза. А если бы я был девушкой, то очень бы хотел увидеть суженного ряженного, я бы и его увидел. Старо!
- Не будешь смотреть?! - угрожающе спросила куртизанка.
- Нет.
- Тогда я на словах передам, то, что тупой и упрямый Боцман не удосужился увидеть своими глазами: Эльза передает тебе привет, Александра тоже должна была бы послать тебе воздушный поцелуй.
- Вместе с Майей, да?
- Я тебе уже говорила, что никакой Майи не существует, - она пощекотала белым пером на своей стреле мой нос и я – к чему бы это? – чихнул.
- Но привет-то она бы мне могла переслать между зеркал.
- Отвяжись, зануда! Ребёночек опять же ручкой тебе бы помахал…
- Какой ребёночек? - не понял я. И вмёрз мозгом в тупик.
- А какой может быть у Эльзы ребеночек? Твой, конечно!
Где-то ударили в колокол или мне показалось?
- Мой?!
- Мужчины!.. - она так это сказала, как будто женщин больше не осталось.
- А как назвали? - в трансе тоже были свои плюсы, находясь внутри него можно не перегрузиться.
- Тебя, балбеса, ждут, чтобы дитяти выбрать имя.
- Куда именно в зеркала надо смотреть?
- Наконец-то, прозрел! Смотри прямо, твоё желание увидеть своих близких родственников должно от стекла отскакивать.
Отскочило, будьте уверены, отскочило! Только толку никакого - я в области магии могу являться лишь хорошим якорем - настолько эта штука меня не забирает в свои ряды. Деревянный я какой-то или стеклянный или оловянный - короче совершенно непригодный для магического использования. Вот и в этот раз теория подтвердилась: сколько я ни пялился на свечку, бесконечное количество раз отраженную в зеркалах, я так и не увидел любимое лицо моей молодой женушки-мамаши.
- Бесполезно! - сказала Марта, когда огарок догорел, а по моему лицу она поняла, что кроме свечки и зеркал я ничего не увидел. - Здесь заночуем, или на общий бивак пойдём?
- Лень.
Ничего не сказала на это Марта, только вздохнула и стала стелить пенку.
Магистр
Вот он – взобрался по верёвке на колокольню, оглянулся, посмотрел мне прямо в глаза, раскачал язык Векового колокола и ударил в него… Бом-м-м! Давно я так не орал и так тяжело не вырывался из липкого кошмара. Моё лицо лизала Блонди, пытающаяся спасти хозяина. Я погладил овчарку.
- Всё хорошо, Блонди, уже всё прошло… всё хорошо… - она обрадовалась тому, что хозяин пришёл в себя, и завиляла хвостом.
- Ну, пойдём, погуляем… - и я сделал то, что никогда не делал, зашёл с овчаркой к якобы своим любимым кошкам. Как радовалась Блонди, гоняя их по залу, и как трусливо прыснули сиамские бестии по закоулкам дворца…
На шахматной доске я заметил, что королева сделала очередной ход в нашей партии. Если отбросить всё невозможное, то останется всего один вариант – она управляла кошками, чтобы передвигать фигуры. Вот ведь ведьма! А если сжечь суку… Возможен бунт. От голода люди будут пухнуть, но не начнут революцию, отключи им телевизоры - и это перенесут. Но если сжечь труп королевы, то вот тогда начнётся бессмысленная и беспощадная резня… Что за народ мне достался? Была бы у него одна шея, так бы и задушил!
Видимо, я так истово выражал свой гнев, что прибежавший смотритель кошек, бросился от меня, сверкая лопатками под камзолом…
Не верю в совпадения. Если ночью снится кошмар, и я вижу того, кто ударит в колокола, а днём глава контрразведки приводит ко мне того самого убийцу, что ловко продырявил моего двойника… нет, мы многого не знаем про Вселенную. Таких совпадений не бывает! И я заплатил полную меру за ликвидацию человечка, чей портрет нарисовал с моих слов придворный художник.
Рука убийцы взяла деньги и взяла рисунок. А мне как-то легче стало дышать… Лица под капюшоном было не видно, но один рыжий локон всё же выбился на свет…
Королева
К нам присоединилась Майя, теперь четверка обрела себя. Мы стали целым, сохранив индивидуальность. Но… Зачем вам знать подробности о сне какой-то там королевы и всех её гостей? Уж лучше я расскажу о реальности, то есть о том, что происходило с Боцманом. К нему уже спешила Марта…
- Ваша величество, а кто она такая и какое место занимает в плане вашего пробуждения? – спросила Эльза про Марту, за которой мы наблюдали.
- Она самая большая наша врагиня.
- А почему она помогает… (Эльза долго не могла обозвать своего супруга как-нибудь нейтрально) …ему? – глаза молодой мамаши давно были на мокром месте.
- Потому что ей так хочется. Понимаешь, по большому счёту ей по барабану: разбудят меня или нет, но до моего пробуждения она творила некоторые дела, требующие моего постоянного сна, ибо я не буду закрывать на них глаза наяву, и в силу этого она вроде как не на нашей стороне. Более того, она именно этим своим равнодушием и определяет себя глубоко в лагерь наших противников. Если бы она нам мешала – она бы нам помогала и наоборот. Ей же все равно и теперь Боцман может погибнуть, а может опоздать ударить в колокол, а может… короче говоря, варианты его возможного будущего стали занимать много места и мне их теперь очень трудно просчитывать. Наших совместных усилий может не хватить для того, чтобы направить его на путь… (я не люблю слово "истинный") на путь ко мне.
- Может, тогда помочь ему там? - Эльза всхлипнула.
- Тебе пора кормить ребенка. Боцман и Марта там, где должны быть, и мы им помешать быть там не можем, как они не могут помешать нам, - я обняла её. – Эльза, для тебя сейчас главное это детёныш! Как думаешь назвать?
- Не знаю… - она разревелась и от этого проснулась.
- Помогите ей! – приказала я, и тут же Александра с Майей отправились догонять Эльзу.
Ползунки
Но недолго мы радовались победе над шершнями. К нам пришёл страх в образе лопотуньи. Точнее она была похоже на лопотунью, она лопотала с нашим лопотуном как настоящая лопотунья и даже боролась с ним на ритуальном подиуме, но это была не лопотунья, она светилась не так. От страха мы все забились в гнездо и дрожали, сбившись в кучу. Выставили жала ко входу и дрожали. А ещё мы вдруг вспомнили, что эта лопотунья-не-лопотунья ужасно похоже на ту, что обучала нас, то есть на Огненную. Тогда становилось непонятно, кто есть кто и когда кто кем был, от этого страх наш бурел и множился. И стало ещё безнадежнее…
Лишь Шим смог выбраться и даже напал на страшилище. Этого никто не видел – он сам потом рассказал. Но не лопотунья отмахнулась от его жала своим и… нам было жалко ставшего безжальным Шима. Он долго болел, но остался в тонком мире, хотя некоторые из нас были готовы посмотреть в его глаза последний раз. Слава Облакам, он выздоровел и не лопотунья покинула пещеру нашего лопотуна. Иначе нам пришлось бы бросить это хорошее для гнезда место. Первый раз после её ухода мы немного опасались включать Волшебную сказку – а вдруг она где-то спряталась и только этого и ждёт? Боязно. Но всё-таки включили. И волшебная сказка сняла тревоги.
А потом к нам прилетел Вдрук – а это та ещё оса, путешествующая из прошлого в будущее и обратно – и начал нас лупить. И орал при экзекуции: «Проснитесь осы! Вы что, так и не поняли – это ваше коллективное бессознательное!» Я защищал Инну, да и она тоже выставила жала и не давала себя просто так лупить… не сразу Вдрук успокоился и улетел в своё место обитание, бросив нам слово «осы» с обидной интонацией… а он сам разве не оса?
Боцман
Оказывается, у лени тоже есть свои преимущества - ночью на лагерь напал отряд… бродячих муравьев - а это не серая гвардия, с которой можно и на мечах пофехтовать и арбалетами постреляться, - муравьи снесут любой строй и любое укрепление, они только огня боятся. Но не будешь же ты поджигать свой дом родной с припасами и вещами ради уничтожения одной колонны муравьишек? Вот и в этот раз муравьям дали поживиться частью провианта, а на утро люди уже могли вернуться в свои палатки, шалаши, землянки – мелкая опасность пошла дальше. Мы же никаких муравьев не видели, даже во снах.
- Нам надо расстаться, - Мартушка сообщила это с бухты-барахты, то есть после утренних водных процедур.
- Ты покидаешь меня, чтобы присоединиться к другим моим женам-любовницам, знаю-знаю… - я стал уже к этому привыкать.
- Нет. Ты отправишься на поиски своей сестры.
- С какой стати?
- Потому что так надо… - сказала она точь-в-точь как в свое время часто говорила Майя (которой как бы нет, но мы это ещё проверим).
Есть время разбрасывать камни, есть - медитировать, есть - собирать себя после медитации, а есть - лопать мёд. Короче, всему своё время. Для меня в данный момент наступило время падать на землю большим, ярко-красным кленовым листом, чуть подъеденным гусеницей, с оптимистично торчащим черенком. Падал я медленно по левосторонней спирали, впрочем, левосторонняя она или правосторонняя - зависит от вашего положения, вот для Марты она была левосторонней, а я таких мелочей вовсе не замечал. Когда ты полностью отдался одной силе, пусть это даже банальная сила земного притяжения или по-другому гравитационная сила (относится к слабым взаимодействиям), то на твоё движение будет ещё накладываться трение о воздух, порывы ветра могут тебя закружить в другую сторону или унести в даль или разорвать на части. А есть ещё и свет, что падает на тебя почти незаметно, но если ты успокоишься, то поймёшь - и он давит на тебя, пусть совсем незаметно, но давит. А снизу кузнечик стрекочет, предупреждая: здесь моя территория и кленовые листы должны запрашивать разрешения на посадку. Наивный. У меня есть зелёной пятно - остаток былой роскоши, а значит и право садится туда, куда я хочу, но только не на муравейник и не на нору крота - эти области для меня недоступны - они только для двупятнышковых листков. Опять же чья-нибудь рука или лапа может подхватить меня на лету и не пустить к кузнечику (он-то будет рад, но это уже произвол), а также засунуть между листами, но очень дальними родственниками - белыми, гладкими и правильной геометрической формы, явно они творения тех же рук, что поймали меня в плен. И эти дальние мои родственники сожмут меня со всех сторон и станет трудно дышать… Тогда я буду сохнуть от тоски по ветру, по силе притяжения к земле, по обществу кузнечика и даже по норке крота, в которую я никогда не попаду. И вот я стану похож на своих белых братьев, но не потеряю как они свою первоначальную форму - о нет, они этого не дождутся! Я всё равно буду красным кленовым листом, пусть и высохшим, пусть и не таким ярким как в молодости. Но руки могут меня и не поймать, могут дождаться моего окончательного падения и вот тогда подло ударить сучковатой веткой, пробить мой бок и отшвырнуть в короткий и жалкий полёт в канаву или в другое плохое для листьев место, таким образом руки насмехаются над нами, они мстят нам за их неумение летать. Зависть их сильна и многие мои сородичи пострадали от завистников-пакостников, но так и не утолили непомерной жестокости рук. Но самое страшное для листа - это лежать на земле и видеть, как на тебя падает уголёк, светящийся хищным красным светом, светящийся уголёк на носу тупоголовой бело-оранжевой ракеты, она умеет сама искать цель - легковоспламеняющийся лист клена. Уголек будет корежить внутренности и добьется своего - я запылаю праведным огнём, и обреку на смерть от него своих братьев - я не хочу этого, но по-другому не получится. Мы все сгорим от этой ракеты, запущенной коварными руками - это их самое мощное оружие и они это знают - быстро удаляются и не оглядываются на последствия своих безумств. Их не достанешь нашим совместным костром. А бывает ещё, что кто-то кричит издалека, кричит что-то знакомое, но зачем же отвлекать этим долгим и рокочущим: "Б-о-о-о-цм-а-а-а-н!!!" Так, вроде, звали меня, когда я ещё не был даже листом, я был почкой, позитивной весенней почкой, потенциалом хлорофилла, будущим преобразователем энергии в материю, кудесником пространства-времени. Зачем эти руки меня трясут? Опять руки, они не дают спокойно даже лежать на приятно холодной земле. Вот садюги! Они добились своего - я перестал быть образцовым кленовым листом, падающим со своего родимого дерева.
- Ты чего? - спросила почему-то бледная Марта.
- Ты похожа на лист, но у тебя мало прожилок – это плохой признак, тебя может сорвать даже слабый ветер…
- Хватит бредить! Поднимайся с холодной земли, а то я тебя ногой ударю.
- А рукой?
- Рукой уже била, всю ладонь отбила! - сообщила она.
Вроде, эти слова вполне прилично на мелодию ложатся: била, била и отбила!
- Ты… это… песню напиши и посвяти мне – вот.
- Вставай!!!
- Всегда готов, - я поднялся с земли, на которую совсем не помню, как опустился.
Есть пути и есть дороги, мы выбираем путь и идём по нему дорогой дальнею, краями нехожеными, через буераки, завалы, овраги, бедламы, джунгли, топи, болота, пески, барханы, речки и речушки, а также селевые потоки, лавины, обвалы, смерчи, тайфуны, торнадо, вихри. А я шёл по обычной пыльной дороге на восток (это был даже не наезженный тракт). Где-то далеко-далеко впереди, может быть, ждала меня Мур… А скорее всего, совсем не ждала, а вероятнее всего зовут её уже совсем не так, а как-нибудь по правильному: Сестра в просветлении, Подруга дней моих медитативных, Дружбан по психо-кармическому тренингу, Дочь чистых чакр великого учителя Ухо-Горло-Носа, Весталка девятьсот девяносто девятого воплощения Бога или ещё как-то позаковыристее. Я надеюсь, что хоть говорит она на нашем языке, а не сразу читает мысли, а потом прямо мне под черепушку запускает свои ответные мыслепослания - я не выдержу долгого вторжения в свою голову - напьюсь до чёртиков или до белочек. С таким грузом мыслей я и шёл на восток, ладно ещё песни не пел, а ведь мог затянуть: "Боцманскую порнографическую", "Гимн старых дев" или совсем уж неприличную: "Девственницы-мазохистки в терновнике".
Пыль дорожная почти как вода: познакомился с одной пылинкой и уже вроде как на "ты" с песчаной бурей - так можно рассуждать в кабинете или перетирать подобные пустые слова между солёными сухариками в пивной. А когда пылишь не первую версту по дороге, которая когда-то должна уткнуться в море и напиться из него, а потом свернуться клубком возле него, чтобы уже никуда не вести (или превратится в пунктир морского пути), сразу ей нажираешься и надышиваешься так, чтобы уж о пыли или молчать или ничего не говорить - ты же с ней слился, чего зря базарить?
Сорока лупоглазилась на меня лупоглазилась и застрекотала: мол, идёт по лесу человек и в ус не дует, судя по всему существо для птиц и прочей мелкоты летающей и не способной это делать, безобидное, ибо не похоже, чтобы он мог что-то быстро кинуть и с ветки сшибить. На раззяву тоже не похож, и ничего съедобное или хотя бы блестящее у него не стырить, не объегорить его и на мякине не провести. Обмануть, конечно, можно, но для этого надо превратиться в младую девицу или в двух для надёжности.
Зверьё к пустобрёшке прислушивалось и делало выводы. Лишь муравьи не обращали на стрекот сороки внимания - у них есть другие дела. Кто хвою тащил, кто гусеницу, кто атаковал непрошеного гостя – жука в муравейнике. А раззява он же мимо идёт, чего на него усики обращать?
Снег да снег кругом и под нами снег и над нами он!
Слепил комок, и кинул сильно, да не попал - слеплю ещё.
А сила есть и ум тут нужен, чтобы траекторию свести.
Крути башкой, чтоб не попала, ответка быстрая в тебя.
А коль достанут - что ж на то и снег, чтоб им кидаться.
Видоизмененная вода, кристаллы, соты, твердый наст, и даже лёд прозрачный синий
тут не заметишь даже кручи, той, что сорвётся невзначай, тогда катись на попе быстро.
Смешно тебе - так от души. Не оторваться бы, не сбиться
с тобою выбранного пути.
Ах, как же так, слепые руки, тебя вдруг кинули в овраг, он тут давно, а ты - недавно
так что ругаться будешь там, куда ещё ты не доехал. А тут - тихая благодать.
Что сопли лезут в нос и шарф не греет, какой уж шарф, оставлен он, на безымянном кустике колючем.
Сцепился с ним в полете вниз, он и вырвал свою добычу. Согреется чай им.
Тебе бы чая? ну конечно! сначала лыжи ты обуй, преодолей простора ширь, дойди до цели
и быть может, подруга дней твоих суровых уж ждёт тебя с кипящей чая чашкой, а лучше с чем-нибудь покрепче.
Согрелся? ну так не зазря же женщины на свете есть!
Шут
Клоун висел на дереве, над которым висела радуга, точнее в которое упирался один из её концов. Это было бы смешно, если бы клоун держался за веревку чем-нибудь другим, а не своей шеей. Я поначалу хотел его снять, но когда прижался щекой к ярко-красной штанине, почувствовал проникновение…
Рассказ мёртвого клоуна
Алый. Тёплый алый цвет, он к тому же ещё и добрый. Сквозь веки я смотрю на солнце и вбираю в себя тепло алого, он облизывает меня, как большой и шершавый язык любимого пса. С этого всё и началось – я начал смеяться над теплотой, над алостью, над добротой. А больше я ничего вокруг не видел, лишь их. Они во всём. С тех пор я смеюсь над болью и обидой, над голодом и нуждой, ведь и они алые и добрые, добрые и тёплые, тёплые и алые. С таким пороком я мог стать только клоуном, и я им стал. Красный нос, улыбка до ушей, рыжие патлы торчком во все стороны, яркий костюм и ботинки необъятных размеров – всё это было, но не это заставляло всех смеяться надо мной. Антураж нужен только для первого броска в глаза зрителя. Потом толпа -а люди быстро сбиваются в толпы - превращалась в одного сверх-общего-человека, который только и делал, что слушал мой смех во все уши-глаза-нос-кожу. Я упирался руками в поясницу, выставлял свой живот, как беременный барабан, и хохотал, хохотал просто так. Потому что я хотел смеяться. Это было мое внутреннее качество, как вкус арбуза всегда есть в арбузе, даже в гнилом или недозрелом. И почти все люди вокруг смеялись, будучи детьми или взрослыми, служащими или солдатами, рабочими или снобами. Но смеялись всё-таки не все, некоторые клоуны не смеялись, они завидовали. Я отбивал у них хлеб и амбиции. Они не собирали денег там, где выступал я. И они меня сдали серой страже. Намекнули, мол, я - революционер и всё такое. Я даже не знаю что такое революция, но, наверное, и над ней можно посмеяться. Эти подробности я узнал позже, и посмеялся над ними уже здесь. И уж конечно, я смеялся, когда меня арестовали, когда читали приговор, когда тащили на эшафот (сам я идти не мог – уж больно смешно они корячились вокруг меня), когда палач щекотал мою шею веревкой, когда табуретка вылетела из-под ног…
Алый вновь вернулся ко мне. В последний раз.
Я дернулся и оторвался от тела мёртвого клоуна. Солнце светило мне в глаза, я закрыл их. Да, Алый был здесь. Я не снял клоуна с верёвки, ведь он не один гуляет по зелёным холмам и ему не требуется моя помощь. Радуга здесь, а мухи почему-то рядом с повешенным не роятся.
Собрат по смеху напомнил мне один разговор с отцом…
- А знаешь ли ты, какие на свете есть грехи? – спросил меня папаня как-то раз.
- Нет, - я точно не знал, лишь слышал разные версии от разных людей, а отвечать абы как отцу не хотел.
- Многие расходятся во мнении по этому вопросу. У одних грехов десять, у других больше или меньше. Но это – чушь и провокации, а также маразм и профанация. Грехов у человека может быть всего два: уныние и страх. Но они самые коварные, потому что кажутся несущественными.
- А как же ненависть, зависть…
- Не продолжай! – прервал меня он. – Я же говорил про людские грехи. Одна обезьяна может завидовать другой, у которой банан больше и желтее. Опять же иногда у животного возникает желание ради секса с самкой трахнуть соперника чем-нибудь тяжёлым по голове так, чтобы он не поднялся больше. И собственная важность вперемешку с гордостью может застилать глаза: мол, ты самая сильная обезьяна в стаде, самая мудрая, самая красивая и так далее. Хотя я не специалист по обезьянам – может быть, я на них возвожу напраслину. Сын, я же тебе перечислил набор людских грехов. Уныние и страх - эта парочка хорошо маскируется и её трудно вытравить из себя, но некоторым удается. И ещё: не критикуй никого и ничего. Ведь за критикой почти всегда скрывается зависть: он может, а ты нет. А за завистью скрывается страх: он сейчас может и может хорошо, а ты, быть может, уже никогда не сможешь даже плохо. Вот видишь, мы опять пришли к одному из двух грехов. На счёт того, что за страхом скрывается уныние… не знаю. Я до сих пор их разделяю. Истина, наверняка, находится на дне вот этого бочонка медовухи. Медовуха… - он причмокнул. - Какое сладкое слово!
Отец зачерпнул медовухи и выпил. А я выпил немного мудрости – тогда мне это не помогало – я был самонадеян и делил мир на чёрное и белое, уж я-то знал, кого надо ударить дубинкой, а кого – нет. Я был настоящей обезьяной средней волосатости. А отец у меня был крутой в лучшем смысле этого слова, но понял я это очень много съеденной малины спустя.
И мама вошла в мою голову через прокрутку воспоминаний. Мама. Я возводил карточный домик и уже почти достроил его из двух колод, как одна из нижних карт дрогнула - мой труд рухнул. Это мама слишком громко молилась и одна мысль, отлетев от неё в поисках Бога, свалила мою карту. Тогда я на это обиделся. Это было ещё до того, как я начал разговаривать с растениями во второй раз…
А однажды на день рождения я подарил ей розу без шипов. Я загодя посадил красную розу и уговаривал её не растопыривать шипов, я обещал защиту от опасностей мира. Она поверила и выросла без шипов. А мама после этого случая стала выращивать кактусы…
Я нёс ей эликсир долгой жизни, но опоздал. Когда я пришёл, она уже была не здесь и не сейчас. И только записка на столе: "Ты никогда не станешь волшебником, стань хоть порядочным куском сам знаешь чего". Я знал, мама никогда не ругалась. А дерьмо она считала бесценным продуктом не за его свойство удобрять землю для кактусов, а за то, что дерьмо не имеет цены. Я выпил эликсир сам и, ставя флакончик на стол, заметил мелкую верёвочку (тогда я ещё невнимательно относился к окружающему и разделял вещи на крупные и мелкие). Но это была не просто верёвочка, это был чёрно-белый пассик, который мама часто теребила в руках как четки без зерен. Только теперь он стал серым. И я понял причину: его разорвали и, повернув, соединили, чёрное слилось с белым и две поверхности пассика превратились в одну. Пассик никогда больше не покидал моего запястья… но я подарю его первому встречному, если ему будет нужен простой серый пассик. Хотите, он будет ваш?..
|
Copyright © 2000-2020
Сергей Семёркин