Исчезающая Лизз

Часть 2. Прощание с Философом

А Лизз стала следить за Философом…

Философ сидел вместе с Семёркиным около телевизора, когда по ящику объявили о том, что Березовского «ушли» из совета безопасности. Секунды через три Сергей Владимирович выдал:

- Как еврея – жалко, как олигарха – нет.

Сергей Сократович чуть со стула не упал и долго смеялся с всхипаньем и переходами на хохот, пока не затих. Утерев слезы, он пожал руку своему тезке и сказал:

- Ты – это что-то.

- Что-то, в смысле нечто? – уточнил писатель-прозаяк.

- Что-то в смысле ещё ого-го какое необычное, - резюмировал Философ.

Светлов прислушивался и недоумевал. Хэндрикс – да у их мамы было изрядное чувство юмора при выборе фамилий для своих сыновей – разговаривал по телефону. Точнее Седой – авторитетный человек в довольно широких кругах – молчал. Говорили ему. Такого просто быть не могло. Сам Норман Афанасьевич лишь иногда вставлял «нда» и другие междометия. Монолог кого-то на том конце сотовой связи длился больше десяти минут. Состоялся ли рекорд мира для отдельно взятого человека? Кто его знает. «Скоро приеду!» - эти два слова явились эпилогом общения.

- Я улетаю в Сибирь! – объявил старший брат.

- Я с тобой! – младший брат хотел насладиться вишенкой на торте этой загадки внутри головоломки.

Оказывается туда, куда было нужно Норману, самолеты из Казани не летали, пришлось сначала ехать на военный аэродром под Самару, потом договариваться со служивыми людьми, а с ними всегда можно договориться за чаркой водки. Далее они вылетели не знамо куда (Философ забыл аэродром прибытия по объективным причинам) на ИЛ-76. На транспортном самолете нет удобных кресел, сидишь около борта на лавке. На жёсткой лавке, а чтобы полёт проходил в комфорте, люди пьют, пьют серьёзно, а не как какие-нибудь гражданские. Философ очень скоро оказался где-то под лавкой и его голова удобно ударялась о ящик водки, который очень быстро пустел и к прибытию на не будем говорить какой аэродром опустел полностью. Норман в грязь лицом не ударил и от вояк не отстал, он даже песни знал, что они запели после правильной дозы алкоголя на душу.

Более-менее Сергей пришёл в себя только в ГАЗ-66, который преодолевал… снег. Уже снег? А ведь в Казани ещё эта… как её весна, осень? Межсезонье, короче.

Забытая гарантом конституции деревенька. Покосившаяся хибара без газа, во дворе поленица дров. Философ долго смотрел на дрова, на настоящие грубые поленья, это тебе не инфракрасные обогреватели в домах избалованных деньгами горожан.

Встретила их обыкновенная женщина, но как только её увидел Норман, в его глазах что-то вспыхнуло, что-то большое и давнее. Сергей Сократович начал кое-что понимать. Женщину звали Ася, она бухгалтер и мать троих детей, старшему Володе лет четырнадцать и он подозрительно похож на Седого. Среднему Ване девять и он рыжий (конопатый, убил дедушку лопатой, а я дедушку не бил, а я дедушку любил), а значит, не имеет отношение к Хэндриксу (он блондин и Ася блондинка), младшенькая блондинка Настенька чудо как хороша, хоть в сказках снимай, хоть картину пиши. Так Философ стал дядей.

Эвакуация людей и минимальных пожитков (скарб Норман приказал не брать, мол, всё купим) прошла на удивление быстро. И снова ГАЗ-66 потом ИЛ-76, водка. Такой вот телепорт в Казань.

И свадьба Нормана и Аси прошла быстро и гладко, присутствовали только свои, то есть Сергей, мама и бабуля, ну и Марат и ещё самые близкие из банды.

Некоторые люди не понимают намёков. Хэндрикс намёки понимал. Когда его посадили за решетку, а потом выпустили, он выводы сделал и больше не стал играть с нашим государством играть в азартные игры. Оперативно оформил документы и с семьей отбыл в стольный град Мюнхен. На постоянное место жительства.

Прощание с младшим братом состоялось в московском аэропорту. Обнялись. Философ пообещал приезжать на Октоберфест. Караван из новых баварцев в виде Нормана, Аси и детей потянулся к паспортному контролю. Сергей ещё накатил в баре и через метро поехал на Казанский вокзал. Пусто и муторно на душе и на залить это дело. А вот заспать – можно. Время лечит.

Некоторое время Сергей отлеживался дома. Томик Есенина под рукой, приблудившийся матёрый кот, окрещённый Барсиком на пузе. Что ещё нужно, чтобы разогнать хандру? Впрочем, иногда он из дома делал пробные вылазки. Мир не изменился, изменился он сам. Но ведь в этом диагнозе нужно убедиться. Как-то раз Философ стоял в очереди внутри магазина "Чай" и решил немного развлечь скучающих неформалов, которые в десятый раз, наверное, делились своими послепохмельными историями и живописно описывали как кто и когда блевал и сколько раз.

- А знаете, что магазин "Чай" есть на двух концах Баумана... - зарядил шприц беседы софистикой Сергей Сократович.

- Ты гонишь, Философ, магазин "Чай" один! - сказал Боцман и почесал свою широкую грудь.

- Я никогда не гоню, я лишь иногда загоняюсь. Смотрите сами. Вот мы стоим около часов. Магазин "Чай" по отношению к нам находится на Этом конце улицы Баумана. Так?

- Так, - подтвердил Чиж.

- А если мы пьем пиво недалеко от гостиницы "Казань" то магазин "Чай" будет уже на Том конце Баумана.

- Но магазин-то один, - настаивал в своей правоте Боцман, хотя сам уже в ней начал сомневаться.

- А я и не утверждал, что магазинов два, я сказал, что он есть на двух концах Баумана, и хотя и конец-то по сути тоже один, но в зависимости от нашего положения он то Этот, то Тот и значит в формальном смысле магазин находится... - впрочем договорить философу не дал вопросительный взгляд продавщицы, подошла их очередь и Серега сделал заказ:

- Три баллона "Двойного золотого".

- А что так мало? - удивился Боцман.

- Остальное возьмем во втором магазине на том конце, - подколол его Чиж.

Так они потом и сделали.

Самое время было готовить малину с молоком, и философ приступил к приготовлению этого блюда (наверняка в поваренных книгах у него есть какое-нибудь поэтически-возвышенное название типа "Малинная элегия" или "Ноктюрн с малиной и молоком"), но Сергей обычно называл его просто малинной похлебкой. Готовилось она просто: нужно было взять малину (свежую, лучше с куста), насыпать в тарелку, взять булку (свежею, лучше прямо с машины), булку покрошить (эстеты разрезают ножом) в тарелку и залить это все молоком. Вот на счет молока шла непрекращающаяся веками полемика: нужно ли его брать прямо с коровы, или довольствоваться промышленным? Философ считал, что молоко прямо надоенное у буренки (или у козы) вещь самодостаточная и смешивать удовольствие от его поглощения в себя с чем-то ещё – кощунство. Поэтому использовал стандартное пакетированное пастеризованное молоко, в жаркое время - желательно его предварительно охладить. Прелесть малинной похлебки заключается в том, что её невозможно испортить. Вот яичницу повар может не дожарить или пережарить, не досалить или пересалить, наконец, бухнуть туда слишком большее количество колбасы, а вот похлебку даже криворукий повар не в силах испоганить.

- М-м-м! Как вкусно! – сказали все, кто был в кухне.

А в кухне кроме Философа за столом восседала только Лизз.

Неожиданно.

В другое время, другие люди.

- Откуда ты знаешь Лизз? – спросил Философ у Семёркина.

- Скорее, я её совсем не знаю. Да и ты её не знаешь, во всяком случае, если она не захочет тебе открыться.

- Ну, что-то ты про неё все же можешь сказать? – два подряд заданных вопроса, такое поведение было несвойственно Сергею Сократовичу.

- Сравнение неудачное, но другого у меня нет. Лизз, она как ртуть завернутая в черный целлофановый пакет, катясь по тропинкам жизни, она для всех выглядит черным пакетом, постоянно меняющим форму, а на самом деле она ртуть. Хотя никто эту ртуть не видел и сказать с уверенностью, что это действительно ртуть никто соответственно не может.

- Завернул ты определеньеце. Кафки, небось, начитался.

Третьего вопроса подряд Философ так и не задал, про Кафку – это была констатация.

- А по-другому никак не объяснишь. Да, начитался.

- Ты и не объяснил.

- Ну-у-у… - Семёркин развел руками.

- А что это ты так напрягся?

- Я напрягся?

- Ну не я же, - Философ перевернул на сковородке мясо (свининка, её, кстати, тоже трудно испортить, главное – не пережаривать) и сдобрил его очередной порцией приправ.

- Не знаю.

- Ты в неё влюблен?

- Нет, я ей восхищаюсь и что греха таить при удобном случае переспал бы, но ты заглядывал в её глаза?

- Да.

- И что там видно?

- Обычные глаза в меру умной девушки, - соврал Философ, врал он ещё реже, чем задавал два вопроса подряд.

- А я, когда в эту бездну заглянул… короче, я там увидел решимость при необходимости уничтожить всех нас, весь наш мир…

- Ну ты хватил.

- Давай лучше пива выпьем?

- Нет, пить мы будем домашнее вино, причем не просто домашнее вино, а домашнее вино моего друга Ашота… - Философ наклонился, достал из нижнего ящика стола плетеную бутылку и поставил её перед Сергеем. – Как раз и мясо готово.

- А что ты меня так насчет Лизз пытал-то? – спросил Семёркин.

- Подумал, что тебя надо спасать, а тебя, оказывается, спасать не надо. Надо спасать весь мир от девушки похожей на ртуть в чёрном целлофановом пакете…

Два (или оба) Сергея рассмеялись. Вино полилось в бокалы, а жареная свининка наполнила пальчико-облизывающим запахом всё помещение кухни.

- Ну, за прекрасных дам! – сказал Сергей Сократович.

- За них, стервоз! – присоединился Сергей Владимирович.

Выпили стоя и до дна.

То же сейчас, но на колесах. Разговор в поезде с сатанистами. Философ:

- Если бы истиной было то, что тебе нравиться, то тогда бы она находилась в головке члена, усыпанного кокаином. Вы думаете, что служите злу?

- Конечно! – почти единым хором ответили сатанисты.

- Конечно, нет. И это не пустые слова, сейчас я их обосную. Про вездесущего и всемогущего Бога болтать не буду, если он действительно вездесущ, то места для Сатаны просто не остается, а вы же, дамы и пацаны, подкованные, наверняка знаете о парадоксе камня, который не может поднять даже Бог. Не буду заниматься словоблудием. Объясню всё понятно и доходчиво, можно сказать на пальцах, - философ сделал пальцами козу. - Следите за ними внимательно. Значит так, вот всемогущее существо, да ещё и учитель, учит разные сущности жизни и вдруг один из них устраивает бунт супротив учителя. Это возможно?

- Да.

- Ладно, идем дальше. А может ли учитель, да к тому же всемогущее существо не знать об таких планах одного из своих учеников? Не может. Когда только посторонняя мысль залетит в голову ученика и у того начнет созревать план отступничество от пути праведного, учитель будет уже в курсе и если он не полный идиот, а учителя никогда не бывают полными идиотами, то он предпримет нужные меры. Точка. А теперь, вы поклоняетесь Сатане и думаете, что служите ему? Нет, вы выполняете определенный промысел Божий и никак иначе. Это если принять, что есть Бог и Сатана.

- Но они же есть? – спросил окончательно засумневавшийся сатанист.

- Вам оно виднее. Только не стройте иллюзий о собственной эксклюзивности и продвинутости – всё это уже было много раз и мир не удивлен. Пока.

- А ты кто?

- Я, просто проходящий мимо парнишка, которому все равно до кучки людей, считающих себя сатанистами, - и он, показав жест известный только сатанистам продвинутым и глубоко законспирированным, скрылся в неизвестном направлении (а выходов из вагона было всего два).

Как-то Философ прогуливался с Лизз около оперного театра.

- Ты знаешь легенду про Пушкина и Тукая? – спросил Сергей.

По боковым сторонам здания казанского оперного театра в специальных полукруглых углублениях примостились два памятника: Пушкину и Тукаю (последний это татарский поэт – может кто не знает, первый – русский поэт, может кто-нибудь тоже не знает).

- Нет.

- Рассказать?

- Если ничего интереснее у тебя в загашнике нет, то рассказывай, - Лизз сдобрила не очень ободряющие своего спутника слова очень ободряющим прижиманием к нему. А тело у неё было жаркое, а одежда – тонкая.

- …э-э-э. Значит пришел как-то раз Тукай к Пушкину денег занять, а тот не дал. Поругались они и обиделись друг на дружку и разошлись. И вот между ними и построили театр.

- Всё?

- Всё.

- Чего только парни не придумают, чтобы затащить девчонок в койку.

Совсем между ними одежда не чувствовалась.

- И кто же тебя пытается затащить?

- Да все, включая такого несексуального маньяка, как Семёркин.

- И он тоже?

- И туда же. Пошли?

- Ты это на что намекаешь?

- Я не намекаю, я прямо говорю: пошли к тебе, нечего время терять!

Философ пошел к себе, если Лизз шла в гости, то он в гости не шел, получалась ситуация похожая на винни-пуховскую, только… чего только Светлов не знал, но предчувствовал что-то необычное.

Утром, идя на базар философ обнаружил на стене, огораживающей психиатрическую больницу на улице Волкова 80 новую надпись. Сначала там разрекламировали "Досуг тел. 46-26-36" (три шестерки в номере – хороший пиар), а теперь более веселые и менее прагматичные люди оставили такой перл: "Здесь прячут ЛСД", написано было размашисто, а слово "ЛСД" было выведено не черным, как вся остальная надпись, а едко-зеленым, кислотным цветом. "Народ веселится" – подумал Философ, а больше он ничего не подумал, потому что шел на базар.

Вернувшись домой и, не успев ещё ничего путного приготовить из груды еды, томящейся по руке повара, Сергей услышал разговор двух очень молодых людей во дворе, которые, без сомнения, оккупировали общаковскую скамейку, оставшуюся от прежних жильцов дома. Философ подошел к окну и убедился в том, что был прав. Пацан сидел со своей подругой и они вместе перетирали тему: куда пойти отдохнуть, если денег нет, а отдохнуть хочется. Сергей пошарил в кармане, обнаружил последнюю тысячерублевую купюру и щелкнул пальцами. Пацан обернулся и увидел в окне второго этажа Философа (он, конечно, не знал, что перед ним философ). Сергей вытянул руку и отпустил бумажку с тремя нулями, после чего скрылся в доме. Его миссия была выполнена. На следующий день, Светлов обнаружил перед своим крыльцом пару колес от "Запорожца", на одном из них мелом накарябали: «Спасибо». Закон кармы сработал, даже если никакой кармы нет.

Как-то раз Философ разводил по понятиям парочку мальчуганов, которые нашли где-то в безбрежных подвалах "Макаров" и не хотели с ним расставаться. В данный момент времени они сидели на кухне дома с табличкой "Место под солнцем" и пили чай, тот же чай пил и Семёркин, загруженный очередным творением, а именно "Комментариями к Майн Кампф". Легче всего было начать читать мораль и склонять пацанов к тому, что оружие надо сдать в милицию. Легче и посему этого делать было никак нельзя.

- Ребята, каждая пуля, вылетающая из ствола пистолета и стремящаяся к сердцу цели, всегда имеет свою сестру, которая летит в обратном направлении, и её полет всегда заканчивается в сердце стрелка.

- На цитату похоже, - заметил Сергей.

Он не узнал своей же (пусть и чуть переделанной) цитаты из будущей сказки, но писатель слишком загрузил свой мозг антифашистской пропагандой, чтобы определять на лету такие вещи.

- Конечно, вы не умрете в тот же момент, когда грохнете кого-нибудь из своего ствола, - не обращая внимания на Семёркина, продолжал внушение Философ. – Это я образно говорю, но все-таки в каком-то смысле вы умрете, причем от своей же руки.

- Мы можем ни в кого не стрелять, - высказал свое соображение более вихрастый пацан и утер соплю, которая от горячего чая выбежала из его ноздри.

- Ага, мы по баночкам… - развил мысль своего собрата по находке "ушастик".

- Так с этого всё и начинается, оружие влюбляет в себя постепенно, ножики, пневматики, потом мелкашки, а от них уже охотничьи ружья и автоматические игрушки смерти. Но что это я советую вам, вы же взрослые, сами всё уже в своей жизни решаете, - Светлов посмотрел на потолок, на котором ничего не было написано. – Хотя я мог бы купить его у вас.

- За скоко?

- За дорого?

Семёркин съел последнее печенье и поэтому пошел за следующей пачкой. Надо ли говорить, что ствол остался у Философа, он его потом сдал в милицию (естественно, потеряв в деньгах), но это уже банально до неинтерестности.

"Крыша моей крыши – не моя крыша" – нашептывал себе под нос Философ считалочку. Он взбирался на крышу одной из стандартных многоэтажек на Кварталах. Взбирался не от нечего делать, а потому, что его туда тянуло, необъяснимо тянуло и нужно выяснить зачем…

Девушка сидела на краю, очень немного сантиметров её разделяло от асфальта по горизонтали, а по вертикали-то - лететь порядочно. До смерти как раз хватит.

- Привет, прыгать будешь? – бодро обратился к потенциальной самоубийце Философ.

- Отойди, не подходи! – девушка отмахивалась от непрошеного гостя как от назойливой мухи.

- Да не подумай, что я хочу тебя остановить, вовсе нет. Просто оставь свой мобильник хотя бы, другим пригодится, а то же он разобьется, если с ним прыгнуть.

- Тебе что трубка нужна?

- Мне – нет, мне позвонить надо, а вот другим она пригодится.

Девушка протянула трубу. Философ долго думал, кому позвонить и набрал свой домашний номер, он был как всегда занят – очередные гости трещали с кем-то.

- Занято, - сообщил он и положил чужую трубу между собой и девушкой.

Та решилась.

- Погоди!

- Чего ещё? – недовольно зыркнула она на свою наглую "помеху".

- Ты сиганёшь вниз в такой дорогущей одежде из бутика? И это во времена кризиса и инфляции, коррупции и анархии, разваливающейся армии и большого внешнего долга? Сняла бы, а я потом отдал кому-нибудь.

- Мне сейчас раздеться?!

- А как же! Не, ну вы, самоубийцы, вообще ни о чем, кроме своего эгоизма не думаете. Ты сейчас шмякнешься об асфальт, кровью и мозгами забрызгаешь все вокруг, потом это все кому-то оттирать, да ещё и платье замачивать!

- Это мое платье!

- Нисколько не сомневаюсь, но тебе оно больше не понадобится, а другую какую девчушку эта тряпка осчастливит по самые гланды.

- Холодно.

- Не ну ты даешь, тебе скоро станет не до погоды.

- Странный ты какой-то, - она уже стала обращать внимание на что-то кроме своих псевдопроблем.

- Что есть, то есть. Давай решайся, либо снимай платье, либо прыгай, но знай: если не разденешься, я буду тебе всякие гадости вслед орать. Куришь?

- Курю.

Парочка на крыши закурила. Потом они выпили (Сергей никогда не полез бы на крышу без хорошей дозы алкоголя и закуски в виде мандаринов), почти как в книгах Ремарка, только вместо кальвадоса – водка. Через много-много секунд она уже спускалась в лифте. У самураев и других крутых человеков есть правило: настоящий самурай (или какой другой крутой человек) никому о своем подвиге не сообщает – и это есть высшая доблесть. Философ никому о спасенной девахе не рассказал. А как же об этом узнал господин Семёркин? Девушка рассказала – логично, не правда ли?

- И что?

- Всё, - Семёркин был грустен как стадо черепах, которое уперлось в поребрик.

- Да позвони ей!

- Позвонить? – он посмотрел на телефон, как будто это была кобра.

- Да, просто взять и позвонить.

- Прямо сейчас?!

Семёркин так разглядывал телефон, что Философ решил: кобра была либо фиолетовой, либо оранжевой. Несмело Сергей Владимирович все-таки взял трубку и стал осторожно тыкать пальцем в кнопки. Серия длинных гудков – никто не ответил. Он с облегчением положил трубку. Философ определился: кобра - фиолетовая, как и невзаимная любовь Семёркина к некой слишком быстро перемещающейся в пространстве даме и его же невзаимная не любовь к телефонам. Сплошное фиолетово!

Лизз всё больше пленяла Философа и всё дальше уводила. Они изобрели свой птичий язык, у них появились традиции, они их безбожно нарушали, они смеялись, целовались и любили и всё это мало интересовало окружающий мир. И обратное тоже верно.

Семёркин переехал в Азино, и в переноске табуреток-стульев-столов-диванов-кроватей-шкафов помогал Философ. После перетрубаций с мебелью немного посидели. Играла музыка, после-модернистско-панковская музыка, а слова от известных мульт и теле-фильмов прошлого ("Прекрасное далеко" и др.) Бабушка просила Сергея поставить ей песню "Человек в телогрейке", мотивирую свое желание тем, что песня уж больно хорошая.

- Так это тоже хорошая музыка, позитивная, а там чего? Мужик из зоны свалил и его грохнули.

- А вдруг в этот раз не грохнут? – парировала бабушка.

Семёркин сдался и поставил кассету. Мужика в телогрейке все же грохнули…

А когда обручились Философ и Лизз? Ночью.

А где? Под звездами.

А кто играл музыку? Ветер.

А кто пел? Птицы.

Семёркин рассказывал: "Однажды мне приснился сон. Там то ли мне кто-то сказал, то ли это был я сам. Сказал, что человек - это не совсем то, чем мы себе кажемся. Мы гораздо больше, мы можем практически всё, но на Земле этого будет слишком много и поэтому в нашу телесную жизнь мы берем лишь часть себя. Но даже этой части достаточно, чтобы выполнить любую свою мечту, ведь не поспоришь с таким утверждением: если тебе известна миссия (а она известна), каждый возьмет себе столько необходимых инструментов, сколько нужно чтобы тремя различными способами (два могут закончиться провалами) выполнить её".

- Какой только херни не присниться! – прокомментировал сновидения Философ.

Лизз немного обманула Философа. И вместе с тем она его никогда не обманывала. Но он уже принадлежал ей и она этим воспользовалась.

Снова уже такой неважный дом и кухня, которую он скоро покинет.

- Однако кого я действительно не понимаю, так это художников, - сказал Семёркин.

- Просто их на другом конвейере делали, вот и выходит несостыковка в контактах, - между делом бросил Философ, но эти его слова, как хороший гвоздь – сотка, или даже двухсотка – засели в башке писателя.

Философ и Лизз исчезли из Казани одновременно. Поэтому окружающие решили, что это как-то связано. Из Мюнхена спешно прилетел Норман. Но ни его связи в преступном мире, ни контакты в милиции ничего не дали. Гражданин Сергей Сократович Светлов не покидал пределов России, а в нашей бескрайней стране его никто не мог найти. О Лизз же данные в паспортном столе и вовсе отсутствовали. Дом «Место под солнцем» заколотили, ведь никаких указаний на сей счёт Философ не оставил, а дом-музей создавать рановато.

Спустя несколько лет в Мюнхене Семёркин встретился с несколько раздобревшим на баварском пиве и сосисках Норманом. Конец марта тем похож на октябрь, что пиво в Мюнхене превосходное всегда. Его и пили в одном из пивных садиков (бир гарднер).

За эти годы Философа так и не нашли. Ни живого, ни мёртвого. Писатель-прозаяк хотел было озвучить свою несколько бредовую версию: Лизз – это смерть и они с Философом ушли туда, откуда не возвращается. Но кто поверит в такую чушь? Тем более не поверит старший брат. И будет прав. Поэтому они молча сидели и пили лучшее на Земле пиво. За соседний столик пришли шумные китайцы. Пиво бодрило и делало окружающую действительность веселее и милее.

- Как думаете, Бавария выиграет эту Лигу чемпионов? – поинтересовался Сергей

- А то! – безапелляционно атокнул Норман.

И они чокнулись литровыми кружками со светлым.

<<<на Повести