Исчезающая Лизз

Часть 2. Философ

День ночь вечер утро зима весна лето осень до того после того перед этим за ним раньше позже завтра вчера сейчас

И был день. И воробьи клевали семечки. Подсолнечника. Каленые семечки, а до поджарки добытые из подсолнуха, а до того взросшие под солнцем (оно обычно светит днем, точнее - когда оно светит для многих день). А воробьи летали и не заботились о сборе именно этих семечек. Но они (семечки) все равно достались именно этим воробьям. Рука кидала их и кидала, пока запас не опустошил себя. Воробьи склевали и разлузгали все семянки и не сказать, что стали выглядеть сытнее. «Неизвестно зачем я живу и кто такой я, но сейчас я выполняю свою функцию: служу транспортером семечек к воробьям. Пичужки улетели, осталась шелуха и некто, кто это всё заметил», - думал субъект, который через несколько лет или даже сегодня может умереть и по завещанию своему быть кремирован. Пепел развеют и он удобрит землю, а на ней вырастит всякое, возможно, даже подсолнухи и новые семечки будут палимы солнцем и вызреют. - А воробьи? Что о них беспокоиться, как-нибудь до семянок доберутся. Или нет».

Философ рассыпал последние семечки и захлопнул дверь авто. Так, он куда-то спешил, до семянок-воробьев. Вот только куда? Прищурил правый глаз и взглянул на мир монокулярно. Мыслей это поубавило суету. Медленнее, еще медленнее. А вот теперь быстрее - он вспомнил: «К брату, к брату!»

Караульного склоняло в объятья Морфея и чтобы не уснуть на посту он стал считать подъезжающие к казанскому СИЗО №5 «Глендвагены», «Гранд-Черроки» и «Митцубиси-Паджеро». Их набралось уже восемь, но на этом дело, похоже, не закончится. Сегодня выходил Седой и его приехали встречать коллеги по «бизнесу». У них Аль-Капоне посадили за неуплату налогов, а у нас, в случаи с Седым, подобного сделать не смогли. Уголовное дело рассыпалось. Какие-то важные документы вдруг – совершенно случайно! - потерялись, казавшиеся надежными свидетели – тоже совершенно случайно! - отказались от своих показаний под разными предлогами. И вот с такой помпой разрекламированный в СМИ арест Седого закончился ничем - пшиком. Он выходит за недостаточностью улик.

Машина заглохла и, прокатившись по инерции метров 50, встала.

- Будь проклят тот день, когда я сел за баранку этого пылесоса! - Сергей Сократович Светлов в сердцах ударил по спортивному рулю с изображением вставшего на дыбы жеребца. – Ладно, если за пять минут не починишься, приму меры.

Он вышел из авто, открыл капот и стал выкручивать свечу.

- Так, посмотрим, топливо поступает, искра замечательная… какого еще рожна тебе надо?

Исчерпав свои познания в автомеханике, Светлов сел за руль и прибегнул к внушению:

- Машина, я в тебя вложил столько денег, труда и заботы… более того, я в тебя вложил душу и сердце! Ты должна ответить взаимностью и завестись, я даже волшебное слово знаю: «Пожалуйста!» – и для подкрепления заклинаний последовало ласковое поглаживание по рулю.

Повернув ключ зажигания, Философ услышал долгожданные звуки работающего двигателя.

- Умница! - сказал он, трогаясь с места. – Ломайся сколько угодно, когда я еду на куражи, на свадьбы или на похороны, но никогда не подводи меня, когда я еду на встречу с братом.

Сергей нажал на кнопку сиди-чендчера и из динамиков усиленных сабвуфером раздался рёв Чижа и компании: «…мой фантом стрелою белой с ревом набирает высоту!»

Караульный протер глаза – нет, это диво дивное ему не снилось. По тротуару, игнорируя все правила движения, ехал чудо-монстр отечественного автопрома - тех времен, когда под "отечественным автопромом" подразумевались автозаводы СССР, - вызывающе ярко жёлтый горбатый «Запорожец» с литыми дисками и хромированным бампером. «Запор» нагло остановился прямо у входа в СИЗО. Из культовой машины с претенциозным номером 777 вылез парень в вареной куртке и таких же брюках, которые были заправлены в высокие берцы. Тут как раз стали выводить Седого и караульный сделал вид, что он несет службу, а именно служивый стал подозрительно смотреть по сторонам, всем своим видом давая понять, что он во всевнимании осматривает горизонт с праведной мыслью написанной на всем его лице и фигуре: «Не готовится ли где побег?».

С абсолютным спокойствием Седой прошёл все необходимые бюрократические формальности и вышел на волю. Он сразу же увидел встречающих и первым из них шел его младший брат Серёга с как всегда довольным выражением на лице.

- Здорово, Норман, как жизнь? – спросил он, раскрывая объятия.

- Регулярно! – крепко обнимая брата, ответил Норман Афанасьевич Хэндрикс.

Мало кто из прохожих мог бы угадать в двух обнимающихся людях родных братьев, Норман ростом под два метра и за центнер весом, был блондином (рано поседевшим) с голубыми глазами, Сергей же являл собой жгучего брюнета немного не дотягивающего в росте до метра девяносто, а в весе до 75 кг. Норман был одет в кашемировое пальто стоимостью в немыслимое количество минимальных зарплат среднего россиянина, Сергей был в уже упомянутой потертой варенке, на левом рукаве которой чернел круглый лейбл: «С детства ненавижу авторскую песню» – было написано по окружности, а в центре изображена гитара, разрубаемая топором.

- Я тебе подарок привез, - Сергей полез за пазуху. – Вот, сотовый, самый крутой на сегодня, экологически чистый.

- Чем отличается от обычного? – спросил старший брат у младшего.

- Излучает мало и пагубные электромагнитные волны не влияют негативно на мозги и потенцию.

- Да, существенное отличие, - сказал Норманн, засовывая трубу во внутренний карман пальто. – Спасибо!

Братьев как-то незаметно окружили коротко стриженные парни в кожанках.

- Да не за что, как-нибудь увидимся.

- Обязательно.

- Кстати, я рад, что ты вышел.

- А я рад, что ты снял серьгу, хотя машину мог бы и поновее взять.

- Так это же «Порш», только маленький, компактный, - парировал Сергей.

- У всех братья как браться, а у меня философ! – сказал Норман Марату, который подошел поприветствовать шефа.

- В мировой истории такого ещё не было, - поддержал шутку Марат.

- Это точно. – Норман обнялся с Маратом. – Давай заканчивать бурные проявления радости и сворачиваться отсюда.

Сергей стал выруливать с тротуара на дорогу, стараясь не поцарапать свой раритетный автомобильчик о кенгурятники мощных внедорожников, загромоздивших почти всю проезжую часть. Выезжая, он окончательно перекрыл и без того узкую полоску свободного асфальта. Сзади недовольно загудела 99-я «Лада». Окно у одного из внедорожников опустилось и оттуда высунулась внушительная бритая голова, с такой обычно не спорят:

- Чего разгуделся? – осадила она не в меру горячего джигита за рулем 99-ой, тот сразу сник, как будто из шарика выпустили воздух.

– Это свои, - указывая на горбатый запор, уточнила бритая голова.

Водитель 99-ой поднял руки, мол, понял, всё понял.

На кухне кроме самого Философа, который по обыкновению готовил мясо со специями по одному ему ведомому рецепту, находились: Чиж, Ворона, Сова и Дрон. Поскольку тема разговора уж больно суетливо менялась, как звук на поцарапанной пластинке, Сергей Сократович замыслил прогнать через умы неформалов телегу на счет кличек, прозвищ и погонял.

- Чиж, тебя так мама с папой назвали?

- Нет.

- Сам придумал?

- Да.

- Тебе не нравилось старое имя?

- Чиж мне больше нравится, чем Петр.

- Так круче?

- Так лучше.

- Лучше не значит ли не глупее?

- Значит.

- А хочешь, докажу, что ты не прав и носить придуманные самим собой имена вместо тех, что тебе дали при рождении - это глупо?

- Попробуй.

- То есть, ты сомневаешься, что я сумею тебя убедить в том, что это глупо?

- Родители не сумели.

- Хорошо. Тогда прежде чем начать, мне нужно сделать одно замечание. Договоримся считать правдой то, до чего мы дойдем на этой кухне в ходе наших рассуждений, а не то, что нам нравится или считается правдой большинством народа. Ведь вам, неформалом, не надо объяснять, что всё остальное человечество, не похожее на вас, возможно, ошибается?

- Так точно, о философ, - сказала Ворона и несколько раз поклонилась головой и руками, пародируя полнейшее преклонение перед авторитетом гуру, которого не было и в помине.

- Замечательно, а за это время, я думаю, мясо как раз приготовится и мы устроим пир на весь неформальский мир. Итак, я приступаю к доказательству. Сначала возьмем такие конкретные понятия, как "Мерседес" и БМВ. Они чем-нибудь отличаются друг от друга?

- Даже очень, - сказал Чиж.

- "Мерс" - круче! - однозначно заявил Сова.

- "Бумер" сделает "Мерина"! - не согласился Дрон.

- Но есть в них, не смотря на сильные различия, и общее, а именно - они оба автомобили. И как бы для разных людей они бы не отличались, а ведь многие покупают только "Мерседесы", другие же - только БМВ, основа их одна и та же. Так вот, если мы ничего не знаем, допустим, о "бээмвэшках", но найдем в гараже после ядерной войны целый "Мерседес", исследуем его и по обрывочным данным узнаем, что это автомобиль, а ручками найдем в нем движок и поймем, что без двигателя эта колымага просто не может функционировать, то есть быть настоящим автомобилем. Так вот, если в каком-нибудь обгоревшим не до конца автомобильном журнале мы увидим фотку БМВ, мы, зная только то, что это автомобиль можем сделать умозаключение: у БМВ тоже есть двигатель. Ведь если бы у "бээмвухи" не было бы двигателя, то она бы не была автомобилем, а была бы паровозом или велосипедом. Какие-нибудь возражения по поводу вывода есть?

- Это типа той шняги про акулу, которая дышит жабрами как и все рыбы? - спросил Сова.

- Точно. Теперь перейду к главному. Есть закон всемирного тяготения, он гласит, что любое тело притягивается к нашей Земле-матушке с ускорением свободного падения равным девять и восемь десятых метра в секунду за секунду. Это факт. К нему можно относиться по-разному, он может нравиться или нет. Его можно даже изменить, например, принять, что для такого необычного чувака как я, ускорение равно десять метров в секунду за секунду. Или даже пятнадцать, если жадность обуревает. Но как мы назовет такой поступок?

- Глупостью, - сказала Ворона, которая, может быть, соображала и не быстрее остальных, зато имела более быструю "подвеску языка".

- Кроме этого факта, есть еще и другие. Например, дата рождения. Она у каждого своя и это без сомнения отличает её от ускорения свободного падения, но отличие может быть для кого-то и очень большое, все равно не общее. Общее - это то, что и ускорение свободного падения и твоя совершенно индивидуальная дата рождения для тебя являются фактами. Данностью от природы. Дату тоже можно изменить, ну не нравится тебе, что родился пятого числа, можешь взять восьмое или двадцатое. Не хочешь справлять День рождения унылой осенью – отмечай летом. Праздник всегда в тебе. А вот сдвигать дату - это тоже будет глупостью. Или есть возражения?

- Нет возражений, - сказал Дрон, который с вожделением смотрел на сковородку с жарящимся мясом и не склонен был затягивать пустую, с его точки зрения, дискуссию.

- Теперь перейду к имени и фамилии, но прежде ещё раз пройдусь по отличиям. И дата рождения и имя определяются многочисленными случайностями, бывают преждевременные роды, а бывает, наоборот, приходится вызывать роды искусственно. Да и на имени может настоять не в меру упёртая теща. Я уж не говорю о том, что мы пока не знаем в какой именно момент соединившийся с яйцеклеткой сперматозоид становится человеком, до рождения, после рождения, во время… да и имя дается иногда до рождения, иногда спустя довольно долгий срок после. Принято считать, однако, что в момент рождения человек становится, допустим, Иваном Ивановичем Ивановым, родившимся в такое-то и такое-то время, указывается время выхода его из материнского чрева. Но, не смотря на то, что и дата рождения и имя - факты для всех разные и не такие абсолютные как ускорение свободного падения, а если более конкретно: то отличаются друг от друга как "Мерседес" и БМВ, а, быть может, даже больше, все равно - для каждого это факты. А раз и имя с фамилией, пусть и ненавистные и нелюбимые все равно данность и любая попытка изменить их - глупость.

- Не может быть! - сказал Сова и стал искать противоречие в словах философа.

- То, что многие дают себе псевдонимы и носятся с ними как с писаной торбой всю оставшуюся жизнь, еще не значит, что это не глупость. Правда, есть на Земле племена и отдельные группы людей, у которых данные при рождении имена считаются тайными и ими не делятся с посторонними. Позже, когда человек проявит себя во всей красе ему дают прозвище, например такое: Танцующий с Волками, характеризующее уже конкретно его. Или погоняло в тюрьмах, уж если к тебе что-то приклеют, это будет не в бровь, а в глаз точно соответствовать твоим повадкам. В этом какой-то смысл есть. Так что как бы вы себя не именовали в обществе себе подобных, в паспорте всё равно написаны факты – как тебе нарекли при рождении… - философ критически осмотрел мясо, убедился, что оно готово и произнес уже более домашним тоном:

- А теперь, Петр, Мария, Андрей и Марат для вас кушать подано, садитесь жрать пожалуйста!

Все стали накладывать картошечку, которая, ложась на тарелку сама тянулась к мяску и соусу, а далее весь этот скворчащий натюрморт уминался за обе щёки. А философ в это время декламировал (не забыв положить основательную порцию и себе):

Имя скажи мне, каким отец твой, и мать, и другие

В граде твоем и в отечестве милом тебя величают.

Между живущих людей безыменным никто не бывает

Вовсе; в минуту рождения каждый, и низкий и знатный,

Имя свое от родителей в сладостный дар получает.

- Гомер "Одиссея", - в заключении пояснил он на всякий случай (мало ли, может, кто не узнал классика).

Некоторое время за столом раздавались лишь звуки поглощения вкусной пищи.

- Но раз ты считаешь клички - глупостью, то почему тебя зовут Философом?

- Во-первых, сам я себя так никогда не называю. А во-вторых, когда я ем - я глух и нем. Достаньте кто-нибудь водку из холодильника, нечего ей там застаиваться.

- Вот за что я тебя люблю, философ, - проговорила с полным ртом Ворона, - за то, что, не смотря на заумные замашки, ты чувак негнилой и ненапряжный.

- Целоваться будем? - спросил Философ.

- А кариеса не боишься?

- Не вопрос! - с пафосом без эпоса сказал Сергей.

Он не обольщался - все его воздухосотрясения не оказали никакого влияния на неформалов, которые волею судеб собрались у него на кухне сегодня. Но ему просто хотелось сказать эту речь и он её сказал без надежды на славу, деньги и любовь красивых женщин. Впрочем, секс с не очень красивой, но вполне симпатичной Вороной (про таких говорят – с изюминкой) несколько позже в спальне всё-таки случился, но это уже совсем другая история…

Бодрым аистиным скоком Сергей Владимирович Семёркин возвращался домой с помывки. Надо сказать, что в его родных трущобах не было горячей воды со всеми вытекающими, а правильней будет сказать - со всеми не вытекающими из этого обстоятельства последствиями. Поэтому мыться он ходил с родной улицы Бутлерова на параллельную улицу Ульянова к друзьям. Путешествие обратно могло быть осуществлено различными способами, если исключить подбрасывания на машине, то оставались три пеших варианта: идти до перекрестка Ульянова-Маяковского, потом до Маяковского-Бутлерова, а оттуда - до самого дома казанского писателя-прозаяка под номером 21. Это был самый длинный путь в виде буквы "П". Можно сократить и пройтись по более замысловатой и короткой траектории через Школьный переулок. Но самый короткий путь лежал проходными дворами. Коренной житель центра города Казани (а сноб в этом отношении Семёркин считал, что казанцы - это только жители центра, а не всяких там "краев географии" типа Горок и Кварталов, не говоря уж о совсем отдаленных Соцгороде или Дербышек) ходил, естественно, через проходные дворы. Позже по программе ликвидации ветхого жилья его семья переехала в Азино и Сергей стал более либеральным в географическом смысле. И вот, следую этими знакомыми подворотнями, он увидел новое. Что-то блестело на двери ординарных для этого района двухэтажного деревянного дома. В связи с плохим зрением, Семёркину пришлось подойти чуть ли не к самому крыльцу, чтобы утолить своё немеренное любопытство. Как оказалось, блестела медная табличка следующего содержания:

Место под солнцем

Оставь наркотики и оружие всяк сюда входящий!

(склад мертвых негров ниже по улице)

Философ через глазок следил за парнем, который вот уже минут пять как пялился на табличку, вся надпись которой состояла всего из 16 слов и одного знака препинания (не считая скобок). Наконец субъект решился-таки позвонить и дернул цепочку (украдена из одного общественного туалета). Как только раздалась трель, Философ тут же открыл дверь. Незнакомец не ожидал такой быстрой реакции и слегка стушевался, но потом все-таки выдавил вместо приветствия:

- А в преферанс здесь играют?

Светлов понял, что это его клиент.

- Пароль правильный, заходи!

Так и познакомились Сергей Сократович и Сергей Владимирович. Оба за метр восемьдесят пять ростом, оба скорпионы по знаку зодиака и коты по году (оба считающие астрологию - продажной девкой империализма) и оба предпочитающие из всех видов префа - ленинградку. Короче им было о чем поговорить, и они это сделали в первый раз, уложившись всего-то в три часа с небольшим хвостиком.

И только много позже данной встречи – по Толкиену это была точно встреча судьбы - до Семёркина дошло, что табличка на доме Светлова намного древнее фильма "Криминальное Чтиво", а это значило, что Философ знал фразу про склад мертвых негров раньше Тарантино (по крайней мере, раньше Тарантино-снимающего-фильм "Криминальное чтиво").

Дом Философа открывался гостю не сразу. Обычно человек начинал знакомство с кухни, а угощали там так щедро и вкусно, что обычно люди доходили до состояния «не кантовать» и плавно перемещались в многочисленные комнаты отдыха (с кроватями или просто мягкими циновками на полу). Однако кроме кухни, спален и туалета (там можно было поделится излишками выпитого алкоголя с унитазом), в доме имелись очень интересные комнаты. Например, кинотеатр – настоящий! С чёрными шторами на окнах, профессиональным проектором, сиди-проигрывателем и звуковой системой, которая обволакивала зрителя со всех сторон закадровой музыкой и шорохами. Сидений не имелось, имелись пуфики, подушечки и большие мягкие медведи, на всём этом можно было сидеть, полусидеть, полусидялежать, полулежать и лежать в полный рост. Коллекция фильмов вызывала у некоторых почтение, а у других – недоумение. «Крестный отец» соседствовал с «Забрийским пойнтом», «Красотка» с документальными фильмами о Второй мировой войне, мультяшные приключения отечественного Вини-пуха и Пяточка с жёстким порном. Сеансы проходили в любое время дня и ночи.

Библиотека – книги от пола до потолка. Много трудов философов от Сократа и Платона до Канта и Шопенгаура, а также современных любителей знания. Но сказки разных народов мира здесь явно правили бал, кроме «Тысячи и одной ночи», можно было усладить себя тувинскими сказками. Впрочем, любители детектива могли успокоить сердце произведениями Агаты Кристи и Чейза, ценители фантастики – книгами Стругацких и Шекли, сторонники фентези – томами Толкина и этого, как его, который с ним спорил и проспорил, что лучше книгу напишет.

Имелась и просто комната без всего. Годилась для йоги или медитации, но тех, кто медитировал, Философ «пытал» вопросами: «Ты уже медитируешь?» «Ты точно медитируешь?» «Ты медитируешь или имитируешь?»

И только особо дотошные и любопытные гости попадали в компьютерный зал - единственная из комнат дома, которая запиралась. Ключ висел рядом с дверью в красной рамке под надписью «Ключ». В самом зале были наиболее передовые компы – третьи пентиумы! - аж шесть штук, чтобы можно было играть в шутеры (или ходилки-убивалки по-русски), седьмой комп стоял отдельно и охранялся паролем, взломать его на спор не мог никто, из тех, кто пробовал. За этим компом Философ работал, но когда он это делал и что именно шустрил, никто из гостей зафиксировать не мог. Зарабатывал он на жизнь сам и не брал денег у старшего брата (что бы там не подозревали компетентные органы).

Тупик переулок улица проспект набережная улица проезд улица проспект улица. Ни одного бульвара – в Казани нет бульваров. Философ бесцельно колесил по городу на верном жёлтогривом скакуне. И тут краем глаза он выхватил из серого казанского пейзажа женский силуэт. Девушка во всем чёрном, в вуали, что для современного мегаполиса редкость. И что-то в ней… такое иное… Философ где-то бросил «горбатого» и стал следить.

А Лизз стала следить за Философом…

=>>>Вперед, в поисках исчезающей Лизз...

<<<на Повести