Обретение иконы и соль-бемоля

Купец-шельмец с прибыльной фамилией Доход-яга заказал нашей артели новые палаты справить. А чтобы возвести новые, старые надо поломати. И желательно не свои, а соседа, благо человек этот не-дельный погорел (в переносном смысле) на очередном укреплении рубля. Ну, мы-то смекаем, какое это укрепление случилось. Раньше такое дефолтом или деноминацией звали или ещё какими богомерзкими словами, а сейчас всё – шабаш, таких словес нельзя употре… это самое, короче. Обещал я отцу исповеднику не произносить матерных слов аж цельную неделю. Не меньше! Не выдержку, вестимо, но уговор – есть уговор. Так о чем бишь я? Ах да, о рубле… так укрепился болезный, что в три раза подешевел, не хворать ему и далече. Последние седмицы он постоянно укрепляется и так же, окаянный, перманентно – любо мне это слово заморское – дешевеет. Вот золотой рупь - тот крепок. Потому и за морем-окияном ходит бойко и у нас ценится. А бумажный – плюнь, да забудь! Бумажка только какашку подтереть, да и то срать-то с чего-то надо, а с голодухи много ли по-большому сварганишь? Значится сосед разорился в пух и прах и пошёл по миру с семьёй, а Доход-яга его халупу вместе с ветхими пристройками и выкупил за медный грош в базарный день. Такая рухлядь, что только разоряй. Ну, нас и нанял сровнять с землей-матушкой это непотребство архи-без-тектурное.

По рукам ударили в субботу, день для подряда не шибко фартовый, но уж больно купчику загорелось пораньше нас на дело намастырить. Силач наш Мигула на новый раскладец лишь мотнул глубоко похмельной головой и так чесночный дух из себя изрёк, что коротышку Кирилку снесло к забору, а я вовремя пригнулся. К Мигуле после пятницы лучше с подветренной стороны заходить – уж больно он много хреновухи и чеснока потребляет. О цене рядили и урядились – и в рублях и в натур-продукте. Слово дадено, нужно и работу на-гора выдать. Конечно, завсегда можно силу применить, а можно и ум. Чеканом всяк горазд махать, а ты покумекай сначала, глядишь, махать зря и не придётся. Покумекали – не на трезвую голову, разумеется. С четверти начали, а потом пошли думки больше и ширше… Решили поджечь, чтобы само сгорело и не париться. Чирк-пырк, огневой жидкостью хибару спрыстнули, красного петуха поднесли, он и забагрянился, заярился, забурел… смотрим, разгулялся так василиск, что чуть всю улицу не склевал, включая белокаменные палаты Доход-яги. Слава Богу – да святится имя его! - ветер переменился и ливень зарядил, который залил горло красному петуху. Утихло пламя лиходейское! Тут как тут примчались пожарные на красной колымаге с блястящими трубами-лейками. Эти огнеборцы завсегда обижаются, когда их пожарниками кличат. А по мне, что жук приползет, что пьяный пожарный с бляхой – разницы никакой. Ну и эти нажрались на положенный им оброк с местного люда, который они якобы от стихии спасли. Мы от них не отстали.

Ладно, проехали. Далее воскресенье на календаре нарисовалось – в церковь ходили, не работали. Работать грех в день воскресный. А в понедельник опохмелились и вышли пожарище разбирать. Тут и случилось это! Девчонка ростом в три локтя выросла меж нами и как заверещала: «Икона там под землей!» и перстом место указывает. Бойкая такая, кличат Петроньей, от Петра камня имя сие что ли? Не ведаю. Мы её поначалу водой из лоханки окатили, чтобы работать не мешала. Охолонулась девчушка и скрылась с глаз сарафан сушить. Лиха беда начало. Явилась она снова уже с батюшкой Ануфрием, а его на все четыре стороны не попросишь, он внушительный, как шифоньер, и так кадилом заехать может, что рожа окривеет на всю оставшуюся недолгую жизнь. Оно нам надо? Ладно, шапки долой, очи долу опустили, внимаем. Ануфрий перекрестился и повелел копать, но дюже осторожно. Ладно, поплевали на ладони, копаем помаленьку. Тю – свет какой-то из чёрной золы и земли забил! Ну то оклад оказался, а в нём икона. Цела! Пламя то её не тронуло. Не чудо ли?

Батюшка аж затрясся. Ибо на его околотке чудо, значим ему новую звезду на рясу примерять, а ещё митрополит Антоний вызовет, ухой накормит, да не просто ухой, а с кальвадосом, что на дворе иноки гнать научились. Но что мне местный служитель культа? Глаза мои завидущие больше лупоглазились не на лик Богоматери и младенца Иисуса Христа – да святятся они оба и где им положено! – а зарились на оклад, такой оклад дай бог каждому ежемесячно в получку иметь. И даже не в золоте дело, что злато – металл презренный, особливо по сравнению с каменьями, которые в окладе укреплены рукой мастера, сейчас таких гуру пэтэушки не выпускают… зелёные каменья, знатные, изумруды поди, а они, сказывают, дороже адамантов! Такие бы выковырять, да за пазуху и бегом, бегом, огородами… а батюшку можно лопатой приложить, девчушка – не свидетель… да вот с подельниками придётся делиться, всех лопатой не перебьёшь. А Микола так кулаком врежет, что враз в могилу с лопатой своей и сойдёшь или без лопаты, что едино… К тому же Ануфрий свой бас напряг и так заголосил – ну точно труба иерихонская! - вся Мясницкая улица и сбежалась. Не сидится им в избах, бездельникам!

А тут снова кудесы завернулись: на обратной стороне иконы какие-то знаки разглядели, и не по-русски вроде, руны и палки торчат во все стороны, словно ёж. Батюшка решил их стереть от греха. А Святослав – послушник приблудный – взмолился. Попросил дозволение списать и расшифровать. Если богомерзкое что накарябано – уничтожить, а если доброе что – сохранить для потомков. Ну, батюшка прикинул: Святослав – сын князя, хоть и не законный (от дворовой девки Глашки), но любимчик. В итоге мольбам внял и разрешил.

С тех пор Петронья и батюшка Ануфрий в почёте ходили, но больше всего славы митрополит Антоний добыл, эту троицу в столицу царства вызвали к самому Патриарху и царю за плюшками и ласками. Но не о них речь дальше пойдёт, а о Святославе. Его лихорадка взяла - ни ночью, ни днём не спит – всё знаки пытает. Чуть ум за разум у него не зашёл. Катастрофу предотвратила София – сестра оного, не зря мудрость означает имя сие. Как даст по башке братцу – он с копыт и сковырнулся и заснул наведенным сном праведника. А когда вежды раззявал, так заорал, что на другом конце Воскресенской улицы слышно было: «Эврика!» (нашёл, значится, по древнему). А что нашёл? Соль-бемоль! Вроде, даже с мажором. Ну, мы за такое выпили первача от бабы Глаши – горит сия субстанция и в голову даёт знатно. Уж зело мудрено: бемоль да с солью. Это не яйца на Пасху трескать крашенные и подсоленные. Так вот, мы как раз в этот день к Доход-яге тащили белый рояль. Чего богатые только не учадят, ну не жилось семейству купчины без белого рояля! А значится Святослав мимо шёл, рояль увидал и сел за него и так жалостливо по клавишам и по сердцам надавил, что в нашей бригаде даже нехристь Измаил заплакал. Ибо душа развернулась от музыки высших сфер, а потом обратно в скорлупу улитки заховалась. Оказывается, из знаков неведомых кантата родилась, вышла и благодаря Святославу по миру пошла. Ну, типа гимна во славу Господа – да святится имя его!

Прослезившись и за воротник залив горькую, мы рояль еле в палаты затащили, да и стройка в тот день застопорилась мальца. Но потом Доход-яга нас взбодрил. Пообещал надбавку за труды, а за нетруды – кнут. Тут уж не до соль-бемоля, враз за фундамент взялись и стены кирпичные успели возвести аккурат ко дню Панкратия и Кирилла. И почти ровные стены получились! А вот с крышей промашка вышла. Колька кривой с неё взял и сверзя или сверзнулся, ну я – не дьяк, могу говорить безграм… безграммовна. Кривость то он свою исправил, а сам преставился, но об этом в другом месте расскажу, да не за чаем поди, а что нальёте. На халяву и самогон – виски!

<<<на Эссе